– А что делать-то? – спросил Иван угрюмо. – Если вот это все…
– Не перекидывать другим на голову – это уж точно. Что делать… Разобрать свалку, прямо сейчас, как угодно: руками, ногами, всем городом неделю не вылезать, но разобрать. Что можно – сжечь, что нельзя – зарыть, предельно быстро. За месяц-полтора можно справиться. Потом обеззараживать землю, это еще месяца два. И уже сейчас начинать разбор нового мусора, чтобы шелуха отдельно от батареек.
Иван вежливо покивал. Лена продолжила:
– Вот видишь. Даже тебя тоска берет, хотя ты знаешь, что без этого никак. А остальным ты это сможешь сейчас сказать? А если даже сможешь – думаешь, тебя поймут или просто услышат?
Иван оглядел медленно, группками распадающуюся и оттекающую от площади толпу и отметил:
– Никто так и не вышел.
– А ты чего ожидал? Не ты один не хочешь бисер метать.
– Не надо так о людях.
– Я не о людях, я о бисере. Пусть будут камни, хорошо. Время собирать, время разбрасывать, время греть за пазухой. Сейчас время разбирать и выжигать свалку, метр за метром, – а мы медлим.
– Опа, – сказал Иван. – Вот я тормоз. Так вот чем этот Степан занимается.
– Какой Степан?
– Ну который бывший олигарх, привет тебе передавал, помнишь?
– А. В смысле «чем он занимается»?
– В прямом. Сидит в центре свалки, разбирает ее по кучам и жжет.
– Вот тебе и настоящий герой, – устало сказала Лена. – Пока мы тут ждем и детей травить позволяем…
Она все-таки заплакала.
Иван какое-то время страдал рядом, потом что-то сказал, тронул Лену за плечо и ушел.
Без него стало легче. Без всех стало легче. Народ расползся окончательно, осталась почти незамусоренная площадь с выплесканной мало не досуха лужей. Вдоль фасада бродили полицейские, все это время, наверное, предусмотрительно прятавшиеся где-то неподалеку.
Серое небо показало вдруг несколько неровных синих пятен и сверкнуло солнцем. Оно обвело кромки крыш и верхние рамы окон ярко-желтыми, а деревца и кустарники – салатовыми полосками. Оказывается, почки уже проклюнулись, а местами и распустились.
Лена сидела, смотрела и слушала. Очень долго. Пока не поняла, что дрожит от холода, а пальцы ног почти не чувствуются – так, скрюченная сырость какая-то.
Лена встала, размяла затекшие ноги и проверила телефон. Пропущенных звонков не было, до начала дневных посещений в больнице оставался час. Лена машинально надела ненужную уже ей маску и неторопливо пошла к больнице.
Растянуть поход на час все равно не удалось. Надо было ждать еще двадцать минут. Можно было и не ждать, а пройти так – Лену уже знали, и обстоятельства знали, – но Саша могла снова занервничать.