Митрофанов откинулся на спинку кресла и спросил:
– «Твое время вышло, я так и знала», да? Торжествовать пришла?
Лена помолчала и, постаравшись не дрогнуть лицом, отметила:
– Дань, а ты правда меня ненавидишь. Я думала, эта Оксана тебя с катушек сбила, как бывает: она свеженькая, а я обвисла, а ты еще мужчина крепкий, ну и кризис среднего, все как по учебнику. Но не в этом дело, да?
– Лен, теперь-то какая разница? – сдержанно спросил Митрофанов.
– Н-ну… Пожалуй. Просто обидно. Чего тебе не хватало? Я же всю жизнь ради вас, за тебя всё…
– А я не хотел, чтобы за меня всё. Я сам хотел. А ты мне сахар в кофе размешивала.
– Понятно, – сказала Лена. – А теперь, значит, сам. И как оно?
– Да по-разному, – сказал Митрофанов. – Знаешь уже, да? А говоришь, не торжествовать.
Поплачь еще, мрачно подумала Лена и тут поняла, что Митрофанов уже плачет. В прямом смысле он никогда не плакал, ну почти – смерть свекрови не в счет, и пробой на одинокую слезу в сентиментальных киносценах тоже не в счет, у мужчин он бывает не реже, чем у женщин. Но плакать-то можно без слез и без всхлипов, и иногда такое рыдание страшнее лютой истерики. Человек кажется спокойным, может улыбаться и разговаривать, даже впопад, а внутри у него ревет напалм и пепел оседает, какие уж тут слезы. У Митрофанова так было пару раз, Лена помнила. Забудешь такое, пожалуй. Первый раз, с выходом из депутатства, кончился микроинфарктом, второй, связанный с двусторонней пневмонией у Саши, Лена вовремя диагностировала и сумела Митрофанова отвлечь и потихонечку сцедить душившую его вину за тот идиотский забег по парку без сменной одежды.
И теперь, похоже, придется Лене, раз больше некому. Тоже дело. Кофе-то они друг другу предлагать не собираются, ни с сахаром, ни без. А он вообще пьет и ест что-нибудь, гордый-позабытый-позаброшенный, всполошенно подумала Лена, но решила не отвлекаться.
– Ты отказался от идеи быть главой? – спросила она.
Митрофанов двинул челюстями, проглотил ответ, казавшийся ему естественным, и вежливо поинтересовался:
– С чего бы это?
– А зачем тебе это?
Митрофанов улыбнулся, положил ногу на ногу и спросил:
– С какой целью интересуешься?
– Допустим, как избиратель. Ты ж на моем участке.
– Ты ж вроде выбор уже сделала, я слышал. Поздравляю, кстати. Рад за тебя. И за него, кстати.
– Боже, ты ревнуешь?
Митрофанов подумал и сказал:
– Не-а.
– Вот и хорошо. Хотя жаль, конечно. Ладно, отвлеклись. Даниил Юрьевич, ты не отказался идти в главы, хотя заранее знал, что должность самоубийственная, а теперь убедился, что помощники негодные, а годных не предвидится.