Бывшая Ленина (Идиатуллин) - страница 53

Нечаев, словно не замечая ее нервозности, – хотя заметил же, гад проницательный, – сказал:

– Интересный человечек, в самом деле. Самородок. Спасибо, Оксана Викторовна, мы бы сами не заметили, конечно, – скрывался он почти двадцать лет, что ли. А ведь специалист с потенциалом был, нам все подтвердили, кто его вспомнил.

– Да я сама недавно… – начала Оксана и замолчала.

Дверь качнулась, видимо, под напором кондиционированных вихорьков. Стало слышно Митрофанова. Он говорил негромко, но в пустом ресторане слышимость была как в бассейне:

– Саньк, ну прости, так надо. Не реви ты, пожалуйста. Что? Нет, ей не сказал еще. Я же тебе первой обещал. Сейчас позвоню. Значит, разрешаешь на бывшей…

Дверь опять захлопнулась.

– Жена ревет от счастья, – вполголоса отметил Нечаев. – Женщины мудрее все-таки, чем мы.

Оксана вцепилась в краешек стула, чтобы удержать закружившийся внезапно мир. Нечаев, к счастью, на сей раз впрямь ничего не заметил и пустился в длинное рассуждение про женщин, которые смысл жизни и утешение страннику. Он же клеит меня, запоздало сообразила Оксана, этого еще не хватало, – и тут дверь открылась вновь. В зал, пряча телефон, вошел Митрофанов и, коротко извинившись, сел за стол.

– Согласна? – спросил Нечаев сочувственно, и Митрофанов одновременно и невпопад сказал:

– Нет, разведен.

Оксана вскинула глаза, Нечаев озадаченно сказал:

– П-простите?..

– Вы спросили, женат ли, – нет, разведен. То есть сейчас развожусь.

Оксана пробормотала себе под нос:

– Вот так это делается, да?

Нечаев покосился на нее, а Митрофанов спросил:

– Или это помеха?

– Нет, что вы, – заверил Нечаев. – Напротив, высочайше благословленная мода.

Через полтора часа Митрофанов спросил:

– То есть это я должность главы через постель получаю?

– А по-другому не бывает, – сказала Оксана. – Иди сюда уже.

В квартире на Ленина рядом с входной дверью была небольшая, метр на метр, комнатка без окон. Свекровь переименовала ее в кладовку и хранила соленья-варенья. А Лена вслед за тетей Леной называла комнату темнушкой, держала там несезонную верхнюю одежду и пыталась задействовать в непростом педагогическом процессе под названием «А Саша пожалеет, что не слушалась».

Саша была, что называется, непростым ребенком, своевольничала, добивалась своего, хоть лопни, и строила всех вокруг. Обычно почти все вокруг строились с откровенным удовольствием, и Лена первая. Но иногда она спохватывалась, что разбаловывает девочку.

Ответственной родительнице странно потакать желанию двухлетнего ребенка не отправляться в кровать в восемь вечера, а раз за разом запускать ускоренную мелодию «Джингл беллз» в пластмассовом микропианино. На пятом разе утомленная мать укрепилась в недовольстве как собой, так и ситуацией и предупредила Сашу, что потанцевали, и будет, теперь умываемся и идем спать. Дочь заявила: «Неть» – и снова нажала кнопку пианино. Лена присела и щелкнула ползунком выключения. Саша потянулась к пианино. «Саша», – сказала Лена со значением и подумала, что в приседе, возможно, звучит и выглядит не слишком внушительно. Саша рванула пианино к себе, сопя, отщелкнула ползунок и запустила «Джингл беллз». «Саша, выключи», – велела Лена. «Анюй!» – рявкнула Саша, вцепившись обеими руками в пластмассовую штамповку, как в рукоятки станкового пулемета. Это означало «Танцуй». Лена потянулась и снова вырубила шарманку. Саша попыталась увернуться, не успела, злобно засопела и принялась шарить по кнопке. Надо было просто батарейки вынуть, запоздало подумала Лена и очень спокойно сказала: «Саша, если ты сейчас включишь песенку, я уйду от тебя. Поняла?» Саша щелкнула кнопкой и победно посмотрела на мать. Лена встала и вышла.