Она беззвучно прикрыла за собой дверь темнушки, прислонилась к стене, прикрывшись, как занавесом, дубленкой и пуховиком, и принялась ждать. «Джингл беллз» доиграли и после паузы забренчали снова. Ладно, подумала Лена с растущим раздражением, поиграй-поиграй. Доиграешься. А вдруг нет? Лена прикинула, что делать, если музыка так и будет гонять по кругу. Ей что, торчать тут, как дуре, до ночи? Весело получится. Придет Даня домой серый от усталости, а дома любимая дочь, вся счастливая, сопли до ковра и, скорее всего, мокрая и холодная сверху донизу, кашляет в такт китайским колокольчикам из последних батареек, а упорная мать затаилась в темнушке объевшейся молью и шерстинки на воротнике считает. И ничего не готово – ну почти, котлеты только.
На третий круг Саша не зашла. Лена прислушалась, прикидывая варианты встречи дочери, которая после недолгих розысков – в однокомнатной квартире другие маловероятны – вломится в темнушку. Темноты Саша не боялась. Хороший вариант, чтобы это дело исправить, подумала Лена мрачновато и чуть не стукнула себя по башке за такие мысли. Шнурок для зажигания света свисал так, что и лежащий дотянется, и Саша это знала. Если выскочить из-за дубленки с громким «Бу!», Саша, конечно, и при свете напугается, хотя может и в восторг прийти, с нею не угадаешь. А если не выскакивать, увидит ноги и обрадуется, что мамку нашла – хотя тоже не факт. Может, как в фильме ужасов, испугаться полускрытой неподвижной фигуры. Угадай тут, подумала Лена, прислушалась и испугалась сама. Из комнаты не доносилось ни звуков поиска, ни кряхтенья. Вообще ничего. Саша не звала ее и не искала. Может, сама прислушивалась. Или пропала.
Как может пропасть из единственной комнаты запертой квартиры не очень шустро передвигающаяся дочь, понять был невозможно. Как, впрочем, и почти любой страх молодой матери, снисходительно подумала умная взрослая начитанная Лена, желавшая довести эксперимент до конца – и, как обычно, отставшая от Лены настоящей.
Лена настоящая выскочила из темнушки и влетела в зал.
Саша сидела примерно в той же позе, в какой была оставлена, только с неудобно повернутой к прихожей головой. «Мама!» – сказала она, радостно всплеснула руками, чуть не потеряв равновесие, уперлась в микропианино, просияла и попыталась перехватить его поудобнее.
Лена упала перед дочерью на колени и обняла, горячо шепча что-то непонятное ей самой.
– Мама, боньдя, – сказала Саша. – Мама, сто? Мама, ты патес? Не пать. Анюй, ма. Анюй!
И вытирала ей слезы, попадая кончиками пальцев между век. А Лена все обнимала и шептала.