Лена никогда не рассказывала про тот случай ни Саше, ни Дане – никому, но сама почему-то помнила и время от времени пыталась представить, что Саша чувствовала, что думала и как ту ситуацию восприняла. В голову приходили самые разные варианты, как утешительные, так и те, из-за которых Лена называла себя последней тварью, недостойной жизни.
Самый вероятный вариант Сашиных ощущений Лена нашла и опробовала только теперь – после жуткого звонка Дани.
Она просто не поверила.
Лена быстро забыла, где ее застал этот звонок – на самом деле по пути домой из «Корзинки», она перла купленный по акции, три пакета в цену двух, стиральный порошок и была раздосадована неурочным звонком, потому что пришлось остановиться посреди вонючей улицы с десятикилограммовым пакетом, вынимающим руку из плеча, так что сперва она не разобрала, о чем говорит Даня, потом решила, что он ее разыгрывает или, например, выполняет условия дурацкого спора, – так вот, эти подробности Лена почти сразу начисто забыла и перепридумала другие, в которых утвердилась. В утвержденной картине Лена сидела посреди зала их трешки, как сидела Саша на ковре в однушке, и сперва по кругу занималась чем-то привычным, а потом долго сидела, неудобно вывернув шею, и ждала, пока Даня вернется.
Он возвращался каждый день, минус командировки и пара выездов на рыбалку, каждый день из двадцати одного года и одного месяца, целая жизнь, долгая, счастливая, хорошая и понятная от начала и до конца, который, хочется верить, неблизок, но почти наверняка примерно таков, как начало и середина: Даня возвращается, а Лена ждет, и у нее уже все готово.
У нее все было готово и в тот вечер, а Даня не пришел. Ни вечером, ни в ночи, как бывало. Так он серьезно, что ли, говорил все это – что уходит, что просит не дергаться и не беситься, что это на самом деле и навсегда, подумала Лена в третьем часу, прогнала глупую мысль, на всякий случай осмотрелась из окон и через дверной глазок, никого не обнаружила и легла спать. Даже умудрилась уснуть ближе к пяти, предварительно отправив отсроченное сообщение Слободенюку, которому обещала помочь с заказами в субботу, что будет к обеду.
Утром Даня тоже не пришел. Он пришел днем, в районе двух, когда Лена отправила Слободенюку второе и третье сообщения.
Лена страшно обрадовалась. Она собиралась в воскресенье вытащить Даню проветриться – слово, решительно не подходящее к текущим чуповским условиям, но ветер в переносном смысле был необходим. Лена устала так жить, устала от того, что Даня уклоняется от разговоров и отвечает, когда не отвертеться, неохотно и односложно, что спит отдельно, что не трогает ее вообще. И вообще. Все вообще – и, как писали в старых книжках, вотще.