Лена сделала полшага назад, с усилием успокоилась и взяла на себя самую важную и любимую работу: защиту тыла и поддержание огня в очаге.
Иногда получалось делать эту работу вместе, чаще – порознь: служба у Дани была не то чтобы тяжелее, пыльнее или финансово привлекательней Лениной, но мужчина и женщина выкроены и заточены по-разному – эти слова тети Лены наряду с квартирой составляли единственно полезную часть наследства (от остальной части Лена охотно отказалась бы – в первую очередь от имени, конечно: вся жизнь как листочек Мебиуса). Мужчина – человек одного острия, которому лучше бы уткнуться в работу, любимую или просто привычную, а задача семьи – подстукивать его с тыла и других сторон, чтобы не выскочил из рабочей среды и не побежал втыкаться куда-то еще. А женщина – звезда, но не потому, что на небе и блестит, а потому, что, как у ниндзя, блестит и втыкается любым острием. И мир держат не киты и не атланты, а такие вот звезды, придающие хаотической рассыпушке Вселенной цельность и смысл.
Женщина, додумывала подросшая Лена, может нацепить не одного, а двух-трех мужчин, или женщин, или иной набор необходимых элементов, мало ли как жизнь поворачивается, – и стать ключевым звеном в конструкции, одним из многих, на которых до сих пор держится мир, незаметным и неотделимым, как медь в бронзе и сок в морсе.
И частью такой женщины становится ее мужчина, с которым они постепенно образуют одно целое, один организм.
Если разорвать или разрезать тело, не будет двух тел. Будут две мертвых половинки и кишки с кровью промеж.
Лена твердо это знала.
Теперь Даня разрезал их общий организм. И его половина ушла. А половина Лены умерла.
А то, что еще существовало, дышало и много ело, было не телом и не жизнью, а агонией, забегом безголовой курицы. Как бы быстро ни бежала, все равно скоро упадет. Зачем же бегать?
Лена и не бегала. Сидела, включала и выключала телевизор, стояла у окна, но в основном ела и лежала. Терпела и ждала, пока все кончится.
Лена пролежала неделю, вставая только для походов в туалет. Там же пила, прямо из крана, чего не делала с детства. Несколько раз забредала на кухню, отъедала пару кусков от чего-то извлеченного из холодильника и возвращалась в зашторенную спальню.
Звонили с работы – и Наташка, и Карина; Слободенюк мужественно воздерживался. Лена сказалась больной, велела не навещать.
Звонила Саша. Долго что-то говорила, спрашивала, даже кричала, потом заревела и сказала, что ей от них ничего не надо. «Мне тоже», сказала Лена, послушала гудки и закрыла глаза.