– Все считали, что он должен был пожертвовать собой?
– Были уверены, что он обязан нести ответственность за свой корабль, а не занимать место, которое могло спасти кого-нибудь еще. Он навсегда запятнал свое имя этим поступком, – говорит Элайджа.
– Думаешь, он мог стать тем, кто стер воспоминания о том, что корабль затонул? – спрашиваю я, складывая в ровную стопку карточки с пассажирами «Титаника», большая часть которых отмечена надписью: «Тело не найдено».
– Такая возможность есть.
Обнимаю колени руками.
– Кроме этого, важно помнить об утопленнике, который явился тебе в ресторане, – замечает Элайджа, – и о Коллекционере, о котором предостерегала Редд.
– Элайджа, ты подслушиваешь все наши разговоры?
Призрак колеблется перед тем, как ответить:
– Когда это касается важных тем, то уделяю все свое внимание.
Внезапно вспоминаю слова миссис Браун о любви и времени.
– А как насчет нашего учителя истории, мистера Уордуэлла? Нашел что-нибудь, указывающее на его участие?
– Уордуэлл собрал грандиозную коллекцию материалов на тему «Титаника». Его дом напоминает библиотеку. Понадобится немало времени, чтобы все просмотреть и проверить.
– Он их собирал, когда был директором музея?
– Разумеется. Прибавь к этому десять лет преподавания истории. Он же всю жизнь этим интересуется. Но ничего, связывающего его с магией или заклятьями, я не нашел.
– Дальше у нас Молли Маллин и Ада. Нашел что-нибудь о них?
– Пока нет. Я продолжу поиски.
Только Элайджа не исчезает, как обычно делает, когда разговор приходит к логическому завершению, а продолжает стоять у окна. Поднимаю на него глаза и на мгновение вижу того самого Элайджу, которому когда-то могла рассказать что угодно.
– Папа хочет вернуться в Нью-Йорк.
– Переехать? – Он качает головой. – Даже представить не могу. Твое место здесь.
Дыхание перехватывает, я киваю. Да, мое место здесь.
– В Салеме я впервые в жизни стала собой. И боюсь, что, вернувшись в Нью-Йорк, стану другой, понимаешь? Потеряю частицу себя. У тебя когда-нибудь было такое ощущение?
На долю секунды он кажется разбитым:
– Было.
– С Эбигейл?
– И с родителями, когда они были живы.
Я понимаю, что пора прекратить этот разговор, вернуться к обсуждению Исмея или Уордуэлла. После всего, что произошло, снова привязываться к Элайдже – отвратительная идея. Но сейчас мне плевать.
– Вы с родителями были близки?
– Очень. – Он выглядывает в окно. – Моя мать была таким безусловным воплощением счастья и радости, что все вокруг нее становилось ярче. Мы часто говорили: если бы у нее не было тела, она сияла бы в небесах подобно солнцу и освещала весь мир.