– Мама всегда говорит: если рядом кто-то грустит, а ты не пытаешься его ободрить и отвлечь, тогда ты позоришь слово «человек», – серьезно заявляет Ада с мягким британским акцентом. – Все заслуживают счастья, так она говорила.
– Мне не грустно, – отвечаю я, – правда, на улыбку тоже нет сил.
– Давай разберемся.
Матрас прогибается, когда Ада перешагивает через меня и плюхается рядом. Складки розового платья медленно оседают на ее ноги. Подложив ладошку под щеку, Ада опускает голову на свободную подушку, и теперь мы лежим, глядя друг на друга.
– Это из-за мальчика?
Выражение ее лица серьезно, маленькие бровки искривлены. Она так искренне переживает, что я чуть не расплываюсь от умиления.
– С чего ты взяла?
– Моя сестра вела себя прям как ты сейчас, когда узнала, что мы собираемся в Америку. Она кричала, что во Флориде у нее нет друзей и никогда не будет. – Ада уверенно кивает. – А на самом деле она расстроилась, потому что уезжала от мальчика. По крайней мере, так она написала в дневнике.
Я удивлена:
– Ты залезла в дневник сестры?
Ада округляет глаза, будто я сказала что-то неприличное.
– Она каждый день плакала! Из-за того что никто не мог ей помочь, я решила сама все сделать. Это был вопрос жизни и смерти, так что ничего страшного, что я читала ее дневник.
– Ну, если так, то звучит логично.
– Вот-вот, – хихикает Ада, в глазах ее пляшут лукавые искорки. – А я видела!
– Видела что?
– Как ты улыбнулась.
– Да нет.
– Да-да! Такая малюсенькая улыбка, но была.
Теперь я по-настоящему улыбаюсь, но Ада внезапно исчезает. Кто-то идет к моей комнате.
– Сэм! – зовет отец из-за двери. – Джексон пришел.
Джексон? Я смотрю на экран мобильного: 8:01. Да блин!
– Сэм! – Папа стучит громче.
– Скажи ему, что я скоро.
Распахиваю шкаф. Все из-за кретина Элайджи! Меняю толстовку на безразмерный свитер, хватаю с вешалки черный плащ до колен. Вивиан купила его для меня и заставляла носить вместо любимой куртки из кожзама. Тупая коза Вивиан!
Открываю дверь. Бра мягко озаряют коридор теплым светом. Портреты давно умерших родственников взирают на меня со стен. Я хватаюсь за перила и ускоряю шаг. На первом этаже стоят Джексон и папа.
– Готова, – говорю я, и тяжелые черные ботинки глухо ступают с ковра на деревянный пол.
– Хорошо выглядишь! – восклицает папа и пристально смотрит на меня.
Чувствую, как он пытается понять мое настроение.
– Измучилась с домашкой, – выдавливаю улыбку. – Забыла про время.
Папа касается губами моего лба:
– Отдохни хорошенько. Звони, если что-то понадобится.
Мы выходим на улицу, погружающуюся в сумерки. В воздухе витает аромат свежей травы, прохлада бодрит меня. Джексон открывает для меня дверь машины, и я забираюсь вовнутрь.