Ответить я не успел, поскольку над бортом показалась помятая, заплывшая морда сплошь покрытая густым чёрным волосом, без растительности оставались лишь щёлочки опухших глаз, верх скул и огромный, кавказского вида, шнобель.
— Чего надобно? Почто честным людям спать мешаешь? — пьяным ещё голосом, с лёгким акцентом возмутился грек.
— Ну, где ты опять давеча нажрался? Ууу… Ирод! — с замахом рыкнул мастер, — Глаза бы мои тебя не видели. Бегом приводи себя в порядок да покажи боярину лодку, — рявкнул грозный работодатель и пьяницу как ветром сдуло.
— Какова цена, уважаемый? — перешёл к конкретике я.
Мужик призадумался и, загибая пальцы, начал что-то бубнить, слух разобрал лишь отдельные слова: "Материал, пенька, парусина…"
— С воеводой рядились на двадцать Новгородских рублей, — наконец-то выдал он, однако увидев мои округлённые глаза, быстро продолжил, — Тебе за восемнадцать отдам, — а на секунду зависнув, добавил, — Московских.
— Побойся Бога, три килограмма серебра за маленькую лодку?.. — быстренько прикинутый вес, вызвал праведное возмущение.
— Килуграма — енто чего? — озадачился собеседник.
— Да ничего — до хрена это, вот чего.
— Так это… лодка-то какая! — стрела, испытаешь и все двадцать пять дашь.
— Давай так, без испытания, я тебе десять, а ты мне струг, но полностью укомплектованный, с якорем, запасным парусом, парой лишних вёсел — всё как положено. Да и от пьяницы твоего избавлю, ежели конечно он сам захочет. Идёт? — мастер призадумался. Я добавил, — Деньги прямо сейчас… и серебром.
— Пятнадцать, но только для тебя, понравился ты мне, — после минутной паузы, подхалимски резюмирует тот, — До завтрева всё подготовлю, там и рассчитаемся.
Поторговавшись с полчаса, сошлись на тринадцати Московских рублях и полностью укомплектованном судне. Всё равно, две тысячи шестьсот деньги, это два с лишним килограмма серебра — за не большую, хоть и симпатичную лодку, как-то многовато, однако положение наше безвыходное — надо плыть, и других вариантов я не придумал.
— Тогда встречаемся утром, с меня деньги с тебя струг, — закончив торг, мы хлопнули по рукам.
Тут, нарисовался грек — коренастый мужик, лет пятидесяти и, обращаясь ко мне заявил:
— Что показывать-то, сам, небось, видишь всё.
Помолчав немного, я перешёл в изменённое состояние, попытался разобраться по ауре, что он за человек. Ничего не понял — цвета неяркого свечения были какие-то грязно размазанные, однако, никакого тумана или дымки не наблюдалось. Раньше, копаясь в переданных мне дедом знаниях, я нашёл довольно чёткую, но краткую инструкцию по определению сущности человека. Там упоминалось только свечение или туман, соответственно, светлое и тёмное, однако, они не обозначали ни хорошего, ни плохого, только говорили о наклонностях данного индивидуума, более конкретной информации не имелось. Видимо, до тонкостей человеческих характеристик и зависимости их от внешнего вида ауры, придётся доходить самому.