— Господи, Иисусе Христе, помилуй мя… Господи, Иисусе Христе, помилуй мя…
Монахи ещё не появились — я намного их обогнал. Качаю энергию, твержу слова и минут через десять, попадаю в неведомое до сих пор состояние. Я бы охарактеризовал его как религиозный экстаз, впрочем, к наслаждению оно не имело ни малейшего отношения.
Чувственным образом осмыслилась прожитая жизнь и неожиданно пришло понимание: "Вот — подлинная внутренняя тишина, вот — спокойствие и умиротворение, мне не надо никуда возвращаться — именно это мой дом, пристанище для уставшей души", — и как на достопамятном кургане я проникся истинностью новых ощущений — прочувствовал заключённую в них правду. До этого были, хоть и впечатляющие, но суррогаты, я полностью в этом уверился. От осознания своей мелкоты и никчёмности, а также великой милости показавшей истинное состояние души, скупые слёзы покатились из глаз. Неловко признаться, но я плакал…
И тут, в землянку спустился, как его назвал один из монахов — владыка. Подойдя к моему парализованному телу, он кротко сел на краешек ложа и пристально посмотрев в глаза, тихо произнёс:
— Ну что, болезный, пришёл в себя? Сильно ты нас напугал.
У Прохора Алексеевича в момент нашего знакомства, взгляд был почти точно такой же. На вид старику дашь не больше шестидесяти, но я понял — передо мной не пожилой человек, обличённый властью и знаниями — передо мной древний старец, познавший суть бытия и видящий душу насквозь.
— Ну, расскажи-ка, раб Божий Роман, как ты докатился до жизни такой?
— Откуда тебе, известно имя моё? — машинально ответив, от произнесённых слов я остолбенел — до этого, сколько ни пытался, не удавалось промолвить ни звука.
— Это не важно, — мягким шелестом прозвучал его голос, — Главное чтобы Господь направил тебя на путь истинный… — я снова вытаращил глаза, и недоумённый мой взгляд, получил интригующий ответ, — Ты хочешь попасть обратно?..
Удар был ниже пояса и я, словно тот паралитик часто закивал: "Вот это да, сознание, вновь обрело власть над измученным телом…"
— Тогда, отринув собственную волю, ты должен всецело довериться Богу — взять крест и идти, — перекрестясь троеперстием, задумчиво промолвил старик.
В голове прозвенел звоночек — что-то меня насторожило, но, не поняв причины, я отмёл его в сторону.
По щекам непроизвольно вновь побежала слезинка. Я пребывал всё в том же состоянии, которое резко контрастировало даже с изменённым. Внезапно девятым валом накатило всеобъемлющее умиление, и под воздействием душевных переживаний, с губ сорвалось:
— Грешен я, Владыко… — комок встал в горле. И после недолгой паузы, взяв себя в руки, я выплеснул на священника, в форме исповеди, всю свою жизнь.