Ты знаешь, что они взлетят, но каждый раз их взлет дарит новое ощущение свободы и легкости, будто ты увидел их в первый раз.
И вот тогда, когда казалось, что энергия зала, опустошенного «Столицей» стала угасать и сил не осталось – они и начали «Русского Пассажира». Того самого, в электричестве, когда клавиши начинают свой волшебный перебор, подготавливая тебя к полету под самый купол.
Зал уже не ревел, он просто издал стон, ответив новой волной любви, рванувшись навстречу и подпевая каждому слову.
«Пассажиру» почти двадцать, но он, подобно Бенджамину Баттону, лишь молодеет от концерта к концерту, наливаясь новыми звуками и переливами, настигая сводного брата, рожденного Игги еще на двадцать лет ранее.
Поднявшись по служебной лестнице на балкон, я выглянул в зал со второго этажа. Сверху тысячи людей казались пенящимся морем, живым и ритмично качающимся. Волны вздымались и опускались в такт музыке, бешеным водоворотом закручиваясь в немыслимые вихри.
Наконец, и этот вал угас, не имея возможности подняться для нового прыжка, и лишь покачиваясь в такт ударным, плавно затихающим после рывка, ведущего к окончанию всего и вся в этот вечер.
Все было сыграно – то, что заготовлено, и все что не заготовили, но могли вспомнить.
В любой другой день это было бы достойным оправданием. Но этот зал стоял твердо. Сегодня мы пришли не для того, чтобы сдаться не то что на втором, но даже на третьем бисе и уйти домой, подобно театралу, интеллигентно поднявшемуся со своего места, когда занавес начал свое неумолимое движение вниз, словно гильотина, обрывающая вечер и начинающая ночь, которой будет суждено лишь начать следующий день – тот в котором уже не будет песен.
Зал не просто стоял, он рыдал. Он хотел еще, стоном доказывая, что акт любви еще не закончен.
Она вышла одна. Нет, конечно не одна, ибо черная подруга с оцарапанным корпусом достойный соратник в решительной схватке.
«Во мне предчуствие чуда» – первый аккорд.
Конечно, это были «Травы». А что еще можно спеть в самом конце, когда даже запятых больше нет, и пора заканчивать Чудо, которое все равно когда-то должно закончиться?
Зал уже не мог стонать, зал выдохнул, мучительно, но удовлетворенно. Кто мог – хлопал, а кто не мог, просто раскачивался в такт нотам, летящим из динамиков.
После «Трав» случился окончательный, неминуемый и бесповоротный «Вечер в Крыму», начавшись медленно и закончившись на вершине единения и экстаза, стершего последние границы между залом и сценой.
Я, наверное, смогла бы уйти с тобой, выбросив горло в пролёт окна,