Я повернул за угол и еле успел остановиться, чтобы не врезаться в рояль.
Справа меня прикрывала кулиса, слева сидела Гаврош и пел “Змей…”
Она была так близко, что казалось я мог протянуть руку и дотронуться… Будучи погруженной в песню, не сразу увидела меня, да и увидев, лишь расширила глаза и опять сосредоточилась на клавишах.
Раньше это состояние постепенно нарастало во время концерта, я входил в него не сразу, а песня за песней. Тут же все случилось слишком быстро, будто окатило ушатом и заставило застынуть. Страх вкупе с восторгом сковал мышцы.
Гаврош никогда не бывает такой обнаженной, как на сцене. Там она беззащитна и слаба. Там ее вершина, но там и ее ахиллесова пята. Там она дирижер и повелитель, но там же она и слабый щенок с неокрепшей хордой.
Я боялся пошевелиться, ожидая окончания песни и сконцентрировался на ее лице. Казалось, что никогда еще я не видел лицо человека так близко.
Я видел каждый волосок, каждую морщинку в уголках сосредоточенных глаз. Она склонилась над клавишами, слившись с роялем в напряженном и нервном танце, где уже непонятно кто кого ведет – она – рояль, или рояль – ее.
Она выпускает змей, она улыбается мне.
Я вижу ее силуэт в моем напротив окне.
Я двигаюсь ей навстречу, я пячусь назад.
Линзы не красят того, у кого слезятся глаза.
Она выпускает птиц, она открывает окно.
Она приглашает меня и дрожит, когда я смотрю на нее
В измученный шарф она незаметно прячет плечо.
Она покупает платки, она меняет зонты.
В ее снах горячо.
На лбу Гавроша образовалась капля пота, соленого трудового пота. Капля держалась долго, непозволительно долго, весь первый куплет она не двигалась, лишь наливаясь больше и больше, и наконец. на припеве, качнувшись, двинулась вниз, постепенно (совсем не быстро) достигнув переносицы, где снова задержалась, будто слушая припев вместе с залом.
Она променяла меня на пару дешевых фраз.
Она испугалась меня, она захотела домой.
Она любит тонкие кольца и бледный фаянс.
Она вытирает пыль под песни мои. Достойный альянс.
Она выпускает зайцев в дремучем лесу.
Сердечный вальсок, и в дороге теряется соль.
Она любит все, чего она лишена.
Мне нравится в ней перспектива уехать в Сибирь.
На втором куплете ее догнала другая капля, подтолкнула и слившись, они двинулись вниз, под углом, достигнув края, на самом кончике носа. Казалось, что сейчас она сорвется, исчезнув и будучи позабытой навсегда, но ведь песня еще не закончилась, и даже маленькая капля, которая умудрилась прыгнуть, но зацепиться-таки за верхнюю губу. И тут ее подстерегала вторая опасность, опасность оказаться поглощенной, испитой до дна, опасность того, что ее в прямом смысле смахнут языком и короткий путь ее будет окончен. Но и тут ловкая капля исхитрилась., а ведь уже заканчивался второй куплет, она-таки перемахнула и оказалась на нижней губе, на том самом проигрыше, ну вы знаете, когда ты понимаешь, что жить можно хотя бы из-за того, что есть вот этот самый проигрыш на пианино между куплетами в “Змеях”.