После смерти бабушки мама заплакала только раз, когда горстка сырой земли из чьей-то ладони упала на крышку гроба. Тогда я и решил, что любому из нас нужна надежда. Я мог сотворить вымышленные миры, в которых не было смерти и горя.
В тот день, когда мы оказались в парке, мама устроила травлю тараканов и выгнала нас из дома на прогулку. С детства мы напоминали сорняки: нас можно было топтать, рвать и прятать в тени, но мы всё равно росли с неистовой жаждой к жизни, и чем яростнее нас топтали, тем сильнее мы разрастались, отвоёвывая себе всё больше места в жизни, но не в мамином сердце. Она относилась к нам не как к любимым детям, а как к проектам, из которых можно получить выгоду. И если мы не оправдывали ожиданий, мама прибегала к тому, что умела лучше всего: она игнорировала нас, не замечала, словно мы – набор неудачных генов, а не люди с душой и с сердцем. «Чепуха, – говорила мама, обводя губы карандашом цвета бордо. – Никакой души нет. Ни у меня, ни у вас, – чуть подумав, она зашла карандашом за контур, чтобы губы казались больше. – Вот вырастете и поймёте. Душа не принесёт вам денег, только страдания и боль. Так что… – Мама потрепала меня по волосам, не отрывая взгляда от отражения в зеркале. – Мой дорогой мальчик, если считаешь, что у тебя есть душа, избавься от неё как можно скорее, пока не натворил дел».
В подобном тоне она отвечала на мои мечты стать великим писателем. «Мой дорогой мальчик, – заговаривала она заготовленными фразами. Иногда перед тем, как мама начинала рассуждать, я беззвучно шевелил губами, мысленно повторяя каждое слово, которое она собиралась произнести. Мы говорили в унисон, но если мама замечала мои кривляния, я получал подзатыльник. – Все писатели несчастные бедняки. Либо пьяницы, либо бедняки, понимаешь? А порой и всё сразу. Моя задача: научить тебя здраво смотреть на жизнь. Подумай о чём-нибудь более реальном».
Я понятия не имел, какие вещи можно отнести к более реальным, а какие – к детским глупостям, поэтому мама каждый раз выходила из разговора победителем.
День, когда мама решила устроить вражду с тараканами, выдался особенно солнечным даже для южного городка. Я шёл по краю велосипедной дорожки. При полуденной жаре парк с неброским памятником жертвам войны казался вымершим. Памятник на пьедестале, потемневший и загаженный голубями, выглядел чёрной тенью, и мне чудилось, будто раскалённый воздух над ним дрожал, поднимаясь от нагретого асфальта. Ничто вокруг нас не двигалось. Велосипедная грунтовая дорожка через несколько километров сменялась землёй. Поваленные сучья деревьев преграждали любые пути, поэтому велосипедисты появлялись здесь редко. Колёса тонули в грязи или буксовали в сухой траве, которая прорастала по бокам от вытоптанной колеи. Узкая тропинка выходила к обрыву, обрамлённому полем. Сюда часто приходили школьники всех возрастов, чтобы выпить пива или просто побыть наедине с собой. Мы натыкались на пустые бутылки, окурки, разбросанные в грязи, и целлофановые пакеты.