На этом пустыре я выкурил первую в жизни сигарету, позорно подавившись дымом на глазах у всех.
Мы брели по обе стороны от колеи, глядя под ноги, и играли в слова. Ветви деревьев укрывали нас от жаркого солнца. Моя кожа до сих пор не привыкла к солнечным лучам, она будто бы отторгала солнце: загар, не успев появиться на бледной коже, тут же слезал. Я стащил бейсболку с головы Алисы и надел её на себя, перевернув козырьком к затылку. Рубашку, заляпанную мороженым, пришлось снять и повязать на бёдра, чтобы спрятать пятно. Когда нам надоела словесная перепалка, Алиса остановилась и упёрлась руками в бока. Я знал это настроение Алисы, граничащее между настоящей скукой и пустыми капризами, и всячески старался его избегать.
– Отстойное лето!
– Бывало и хуже…
– Это ты про то лето, когда я сломала руку? Да уж… И всё равно скучно. Мне здесь не нравится.
– Стоит меньше зависать дома и хотя бы иногда разговаривать с одноклассниками, – беззлобно отозвался я, срывая сухую травинку.
– Фигня, они все тупые. Сам-то чем лучше, Матвей?
Спорить было бессмысленно. Я путешествовал, не выходя из комнаты. Стопки книг едва ли не заменили мебель у меня в спальне. Я ничего не умел делать так хорошо, как читать. Я гулял вместе с Диккенсом по узким улочкам Лондона, чёрным от копоти, блуждал в тёмном лесу с Вильгельмом и Якобом, отыскивая хлебные крошки. Однажды я потерпел кораблекрушение с Дефо и выживал на острове вместе с Голдингом, дрожа при виде отвратительной свиной головы. Я проживал несколько жизней одновременно: я умирал и снова воскресал, пока другие гоняли мяч на стадионе и курили за школой, пробуя первый дым на вкус.
– Ничем. Только я не ною об этом на каждом шагу. Может, по фисташковому мороженому?
Мне не хотелось говорить о том, что мы не вписывались в маленький мирок южного города. Я верил, что если не разговаривать об этом, всё само собой когда-нибудь образуется, и мир примет нас со всеми вытравленными и невытравленными тараканами. Если в доме возможно избавиться от противных насекомых, изгнать их из головы – трудно и неоправданно.
– Ты уже съел две порции! Скоро и километра не пробежишь. – Алиса улыбнулась и протянула руку, пытаясь схватить меня за щёку. На самом деле я был всё таким же худощавым, как и в детстве, но Алиса любила приписывать мне несуществующие изъяны.
Я увернулся и едва не зацепился за корень, торчащий из-под земли. Поднял голову и увидел велосипед, мелькнувший между деревьев как тень. Тропинка, ведущая к обрыву, резко поворачивала вправо, а колея из затвердевшей грязи осложняла путь. Обычно велосипедисты возвращались в парк, как только специальная дорожка сменялась землёй. Я оттолкнул Алису в траву и почувствовал тупую боль в левом боку. В глазах потемнело, а небо растеклось синей кляксой: теперь оно было не над головой, а прямо у меня перед носом. Я быстро моргнул, пытаясь привыкнуть к такому раскладу, и постарался сделать шаг. Только тогда я понял, что небо никуда не делось, просто я упал в траву. Коснулся локтя и тут же стиснул зубы от боли: на пальцах осталась кровь. Любимая рубашка была уничтожена грязью, потом и кровью. Я лежал и представлял реакцию мамы: она молча вздёрнет тонкую бровь и попросит меня кинуть рубашку в стиральную машинку. Чем спокойнее будет тон, тем злее будет мама.