Наутро над городом повисло яркое солнце. «Неужто, весна пришла? Как никак, а май на дворе» – недовольно подумала Тамара Алексеевна и поплелась домой.
Но злиться на солнце почему-то совсем не хотелось. И кричать на парня в трамвае, не уступившего ей место, не было никакого желания, и продавщице, подсунувшей несвежий творог, Тамара Алексеевна ни с того ни с сего просто улыбнулась. Даже Соломон, с глупой улыбочкой уснувший на диване, совершенно не раздражал.
Тамара Алексеевна пошла на кухню, а уж потом тряхнула щуплого мужа, задремавшего на диване:
– Эй, увалень. Вставай давай, я сырников напекла.
Соломон Петрович потянулся и принялся стоя натягивать спортивные штаны, давно обвисшие на коленях.
– А чей-то мы штаны тебе давно не покупали, Соня? – недовольно спросила Тамара Алексеевна.
А Соломон Петрович от неожиданности сел обратно на диван. Он удивленно смотрел на жену, которая «Соней» его не называла по меньшей мере лет двадцать.
– Так копим мы же, Тамарочка.
– А на что копим? – Тамара Алексеевна тяжело опустилась в кресло.
– Не знаю я, на что копим. И не спрашивал никогда, – Соломон Петрович почесал макушку и пригладил пучки седых волос, оставшихся по бокам.
– Соломош, – от таких ласк Соломон Петрович совсем поплыл, а Тамара Алексеевна задумчиво на него уставилась, словно впервые увидев. – А как мы познакомились-то, помнишь? Сколько нам лет было?
– По девятнадцать исполнилось, Тамарочка, по девятнадцать. Ты, помнишь, сценарий про космос написала? «Астероидная зависимость» назывался. Чудной такой…А я тебе насчет звезд помогал, рассказывал. Задники даже рисовал, помнишь?
– Помню, Соломош, помню. А чего ты меня звать с собой перестал-то?
– Куда, Тамарочка?
– Как куда? На крышу.
– Так ты телескоп чуть не разбила, Тамарочка, телескоп отцовский же, – виновато запричитал Соломон Петрович.
– Пойдем сейчас? Кассиопею мне свою покажешь.
– Так это, утро, Тамарочка, солнце светит. Нельзя на крышу.
– Нельзя на крышу… – Тамара Алексеевна поджала губы. Ей захотелось расплакаться.
– Но на лодочки можно, Тамарочка. Поедем? – Соломон Петрович присел к жене на диван и осторожно сжал ее крепкую руку.
– Ты ж не увезешь меня, доходяга, – нараспев проговорила Тамара Алексеевна. Ей так тепло стало, так лучисто. На лодочках ее часто Соломон катал, но в молодости, когда она еще не была такой полной.
– Увезу, Тамарочка, увезу! – Соломон Петрович с любовью прижался к пышной груди жены, от удовольствия закрыв глаза.
И увез же, увез. Соломон Петрович ловко орудовал веслами, а Тамара Алексеевна лежала, прикрыв глаза. Вода мягко обтекала корму лодочки, яркое солнце припекало щеки и нос, а Соломоша пел про смуглянку – молдаванку. Тамаре Алексеевне было хорошо.