А вечером, когда почти стемнело, они вернулись домой. Тамара Алексеевна приготовила свой фирменный сливовый пирог, Соломон Петрович набрал детей по скайпу, и они все долго-долго в общей конференции болтали о весне, цветах и звездах.
Тамара Алексеевна уже и не помнила, когда у нее был такой выходной: когда ты сидишь в кресле и уставший-уставший, а на душе радостно, хорошо.
Ночью Соломон Петрович отвел жену на крышу, и они долго-долго смотрели на звезды. Было так на самом деле или Тамаре Алексеевне показалось, но много камешков свалилось с неба в ту ночь, чтобы с ними поздороваться.
– Соломош, а что с нами стало-то, а? Постарели?
– Да что за глупости, Тамарочка, – Соломон Петрович целовал руки жены, мягко и тепло заглядывая ей в глаза.
– А я злая стала, изменилась, Соломош. Это потому, что совсем забыла, как быть молодой.
– Да причем тут старость-молодость, Тамарочка? Вот изменился я, скажи мне?
Тамара Алексеевна смотрела на детские глаза мужа, в которых всегда играли искорки, и понимала, что тело его постарело, волосы почти все повыпали, да внутри остался он все тем же мальчишкой с отцовским телескопом под мышкой и тысячей ярких мыслей в голове.
– Это потому, Соломош, что ты о звездах мечтал? Это тебя сохранило?
– Дурочка ты у меня, Тамарочка. – Соломон Петрович нежно прижался губами к щеке жены. – Это все потому, что я с любимым человеком всю жизнь прожил.
Тимка раздраженно отодвинул от себя ноутбук, сдернул наушники и тут же опасливо прислушался. Не проснулась ли мама? Снова закатит скандал, мол, сидит он сутками в этом компьютере, отупел уже в край, мира не видит. Тимофей поднялся на ноги и устало расправил затекшие плечи. Глаза наутро опять будут красными, сейчас они слезились и болели. Словно сунули под веки раскаленного песка и велели моргать до тех пор, пока слезы все не вымоют.
Сквозняк потянул из соседней комнаты, зазывая Тимку на улицу. Мальчик захлопнул крышку ненавистного ноутбука и на цыпочках прошел по коридору. Если мама проснется, можно все свалить на кота: он всегда по ночам просился на улицу.
Дверь заскрипела громко и протяжно. Отец всхрапнул, а мама недовольно спросила:
– Тим, ты? Уже третий час, опять не спишь?
– Мам, я Барсика выгоняю, – шепнул Тимка и выскользнул на улицу.
Даже удушливым, раскаленным летом, ночь была освежающей, приятной. От кирпичей дома шел жар, от разогретой плитки поднималось тепло, даже металлические карнизы еще не остыли. Но прохлада лилась в мир с самого неба: такого черного и глубокого, как нутро могучего кита, проглотившего все, что было на земле. Тимка запрокинул голову и невольно охнул. Сегодня млечный путь показался во всей красе. Мальчик улыбнулся, благодаря сквозняк и проваленную миссию.