Леся глубоко вдохнула, схватила чемоданчик в руки – не сбивать же его колесики о выступающие камни – и мужественно пошла от остановки в сторону старой школы. Леся даже не ожидала, что родное село покажется ей настолько… мелким. Неказистые кирпичные домики после небоскребов казались жалкими хоббитами; узость улочки стискивала Лесину грудь, так привыкшую дышать задымленным воздухом широких проспектов, а люди, назойливо глазевшие на Лесю из своих дворов, и вовсе казались ей пришельцами с другой планеты.
Леся стонала и охала, каждый раз, когда аккуратная туфелька ее вязла в чуть подтаявшей смоле. Жара стояла просто омерзительная. Ни единого дуновения ветра, ни одного облачка, способного хоть сколько-нибудь защитить от солнца.
Леся, окончательно взмокнув, поставила чемодан на асфальт, порывисто скинула с ног туфли, но тут же взвыла и надела их обратно. Но вой этот, все-таки, оказался спасительным. В синем домике у старой школы залаяла собака. Леся ее еще помнила. Охрипла Лала немножко, а так все такая же, дурная. Лает по любому поводу… У Леси отчего-то защипало в носу, и когда на улицу выбежала ее постаревшая обрюзгшая бабушка, Леся вдруг отвернулась. Напустила на лицо серьезность, вскинула подбородок, как делала только перед очень важными людьми. Она хотела сразу дать понять, что нет больше глупой мечтательной Наденьки, есть Леся Нежная – одна из самых видных персон в современной живописи. Бабушка остановилась, чуть не дойдя до внучки, и, прижав руки к груди, заревела. Леся поморщилась почти так же, как от вокзального запаха. Этого еще ей не хватало. Нельзя быть в современном мире слишком сентиментальном. Вот лично она, как говорил Мишель, просто горела одним искусством, и не хотела растрачивать себя на всякие там семейные трагикомедии.
– Ну, ну, бабушка, – Леся сдержанно похлопала старую женщину по покатому плечу, неприятно удивившись тому, что она стала еще меньше ростом. – Пойдем в дом, тут слишком жарко.
Бабушка, причитая, выхватила чемодан из Лесиных рук и поспешила к дому. На крыльце курил дед в одних семейках. Он похудел, осунулся, посерел. И почему старики из нынешнего Лесиного окружения такие благоухающие, а ее родня так быстро увядает? Леся точно знала, что виной тому жара и тяжелая физическая работа. Потому-то она отсюда и сбежала.
– О, вон оно как… – дед потянулся к подштанникам, лежавшим на подоконнике. – Здравствуй, внучка.
Дед одергивал усы, морщился, пытался улыбнуться. Это напугало Лесю гораздо сильнее, чем сухое приветствие. Так дед вел себя с незнакомыми людьми, когда не знал, как к ним подступиться. «Я – чужая» – вдруг остро ощутила Леся, и сердце ее отчего-то болезненно сжалось. Непрошенные слезы потекли на воротничок светлой рубашки.