Я моргнула.
Они поженились, едва оформился развод.
Я выдохнула.
Сверхскоростная свадьба, все так говорили. А переезд на юг еще быстрее.
Я Мэри Ирис Мэлоун, и я была не в порядке.
– И сильно ты беременна? – прошептала я.
Папа положил руку мне на колено. Ту же руку, которой полировал и перекрашивал так и не объезженный мотоцикл. Ту же руку, которой клал мячик для гольфа на таком расстоянии от лунки, чтобы я наверняка выиграла. Ту же руку, которая в мое детство шлепала меня и кормила, окончательно перевоплотившись в злодейского героя.
И вот те на, мой герой оказался говнюком.
Я впервые за несколько недель взглянула отцу в глаза, поражаясь таившейся там грусти.
– Ты изменил ей? – просипела я.
Он попытался что-то сказать, но захлебнулся словами.
Я тоже плакала, но слова выпорхнули на ура:
– Ты изменил маме?
– Мэри, – выдавил папа, – все…
– Никогда меня так не называй.
Я сидела там застывшая и гадала, растает ли когда-нибудь сковавший тело лед правды, излечат ли когда-нибудь объявшее мир безумие.
Кто-то не выключил телик в гостиной…
– …и пока нет сведений ни о количестве пропавших солдат, ни о выживших. Источники, близкие к Пентагону, как всегда молчат. И в этой неизвестности остается только молиться за их родных и близких. Слово тебе, Брайан.
– Спасибо, Дебби. С нами была Дебби Франклин из Кабула. Еще раз для тех, кто только что к нам присоединился, – последние новости из Афганистана…
Я вжалась в старый мамин диван, переваривая последние новости. Будто какая-то гигантская головоломка, тысячи разрозненных штук сложились в одну уродливую и постыдную фигуру.
– Мы назовем ее Изабель, – произнесла Кэти сквозь слезы.
– Что?
– Твою сестру. Мы назовем ее в честь твоей тети. Изабель.
«Ну разумеется», – подумала я. Но ничего не сказала.
Папа из ниоткуда выудил маленький бумажный сверток, как попало обвязанный широкой красной лентой, и положил мне на колени.
– А это что за хренотня? – Я намеревалась ругаться как можно чаще и отвратительнее.
– Это дневник, – ответила Кэти, будто это все объясняло.
Будто дневник – честная плата за то, что папа изменил маме и обрюхатил этот мамозаменитель.
– На кой хрен мне дневник?
Кэти прочистила горло и посмотрела на папу.
– Чтобы ты могла писать письма сестренке, – прошептал тот.
Я уставилась вниз, на пакет, лишь бы избежать зрительного контакта.
– Я об этом читал, – продолжил папа, – и подумал, вдруг ты захочешь попробовать. Так ты сможешь общаться с ней еще до рождения. И… не знаю, вдруг это поможет тебе со всем справиться. Как-то так.
Я развязала ленту, развернула бумагу, взяла дневник. Никакого кожаного переплета или типа того, и уголки уже потрепанные. Я думала, папа извиняется. Что это его откуп. Но блокнот оказался дешевым – во всех смыслах.