Все мы держимся за руки и улыбаемся от уха до уха.
Однажды я прочла, что в греческом языке есть четыре слова для обозначения любви в зависимости от контекста. Но, вырвавшись из машины и упав в идеальные для обнимашек руки Уолта, я понимаю, что греки ошиблись. Потому что моя любовь к Уолту – это нечто новое, доселе не названное, нечто сумасшедше-дикое, юное и восторженное. И пусть я без понятия, что эта новая любовь может предложить, зато знаю, чего она требует: слез благодарности.
Я рыдаю навзрыд.
И сильнее.
И еще сильнее.
Раздавшийся за спиной голос Бека подобен утешительному бальзаму.
– Привет, – говорит он. – Я Бек, и мы рассказываем друг другу всякие важные штуки.
Я отступаю от Уолта и вытираю слезы:
– Что?
– Эм-м, здрасте? Она беременна?
Я хватаю рюкзак, наклоняю голову и, черт возьми, снова цепляю свою ми-ми-мишную маску. Она меня погубит.
– О, ну да. Точно.
– О. Ну да. Точно. Спасибо, Мим, офигительно актуальная информация. К тому же это многое объясняет.
– Что например?
Он смотрит на вершину высокой лестницы особняка, где Кэти только что скрылась за двойными дверьми.
– Например, некое презрение к некой мачехе, из-за которого кто-то отчитал кого-то, когда этот второй кто-то поднял некую тему в кузове некоего грузовика. Догадываешься, на какой инцидент я прозрачно намекаю?
Я прячу улыбку:
– Знаешь… мне в данном случае лучше всего молча насладиться идиотизмом этой фразы.
Бек обнимает одной рукой меня, а второй – Уолта и ведет нас к крыльцу. И эта совместная прогулка полна жизни, любви и стремления к Беззаботной Юности Прямо Сейчас. Весь мой мир – с севера на юг, с востока на запад – захвачен.
– Так тебе понравился рисунок, Мим? – спрашивает Уолт, баюкая в руках программку, точно младенца.
Бек склоняется к моему уху:
– Он рисовал всю дорогу. Чуть не лопнул, так ему не терпелось тебе показать.
Наслаждаясь нашим подвижным Уолт-Мим-Бек-сэндвичем, гадаю, есть ли какая-то операция вроде разделения сиамских близнецов, но наоборот. Ну и для тройняшек.
– Уолт, рисунок шедеврален. Я его обожаю. Каждую черточку.
Мы вынуждены расцепиться, так как одновременное восхождение по ступенькам в принципе проблематично, не говоря уже о сиамских тройняшках.
– Итак, – говорит Бек. – Брат или сестра?
Я не сразу отвечаю. Просто не могу. Я писала это слово, и произносила, наверное, сотни раз в разнообразных контекстах. Но никогда вслух, относительно самой себя. Я смотрю Беку в глаза и бормочу:
– Сестра.
– Чудесно. Имя уже выбрали?
– Изабель.
Бек замирает в трех шагах от верхней площадки. Обернувшись, вижу что-то в его глазах, вроде мелькнувшей тени, но светлее.