– Дорогоча! – вскрикнул кто-то.
Старейшина Собивой стал отчаянно проталкиваться навстречу дочери.
Расхохоталась Карислава – она уже поняла, что произошло. И по ее виду даже чужаки, не знавшие Дорогочу в лицо, поняли – все не так, как показалось. Дело ничуть еще не решено.
– Ты здесь откуда? – в изумлении воскликнул Собивой.
– Вот, батюшка… – Милокрас поклонился ему. – Это жена моя… Невидьем мне врученная. Примешь ли меня в зятья?
– Невидьем… врученная?
– Унемыслович меня выбрал, – шепнула ему Дорогоча; ей полагалось пока помалкивать, но торжество распирало ее и рвалось наружу. – Сама Толкун-Баба нас сужеными нарекла, теперь за тобой дело, батюшка родимый. Не порушь доли моей!
Подошли лучане, уже понявшие – дело пошло как-то не так. Но как?
– Велела мне Толкун-Баба выбрать себе невесту из девяти дочерей ее, – смущенно пояснил им Милокрас. – Вот, я эту выбрал… ее мне боги указали. Только это не Благожитова дочь…
– Это моя дочь! – воскликнул Собивой, будто ее отнимали.
Под общий гул и смех дело разъяснилось; лучане и Собивой с родичами отошли в сторонку обсуждать свои дела. Противиться воле судьбы и богов никто и не думал, приходилось знакомиться с теми, кто в ближайшее время окажется в сватах. Пережив первое разочарование, лучане повеселели: роду Собивой был хорошего, уважаемого, сама Дорогоча тоже девка неплохая. Правда, тоща, но это поправимо. «Ничего, откормим!» – говорят в таких случаях родичи жениха и подмигивают.
Празднество разгоралось: поев мяса, народ потянулся из тесных обчин во двор. Там уже звучали рожки и смыки, молодежь пошла плясать.
Но вот от ворот опять замахали: еще кто-то идет. Тут уже и старейшины поспешили наружу, чтобы поскорее увидеть, кто там на тропе через луг. Что за ловец идет, что за куницу ведет?
– Это Путиславич! – закричали самые остроглазые. – И тоже с невестой!
Раздался смех, отчасти беспокойный. Теперь все уже знали, что приведенная девушка не обязательно окажется той самой. Воевода Путислав пробился в первые ряды и не сводил глаз с сына. Ну, хоть этот поддержал честь рода?
Вот Горун и его невеста приблизились к воротам. Деву, с потупленным взором шедшую за ним, никто здесь в лицо не знал. Одета она была так же, как Дорогоча: в белую сорочку, белую вздевалку, с таким же узким очельем. На белой ткани пламенела коса цвета верескового меда. Лицо девы, с узкими глазами и ярким ртом, было не так чтобы красиво, но в неправильных чертах его сквозила некая цепляющая острота. Она была из тех, на которые чем больше смотришь, тем больше они нравятся, а иному подобное лицо, выразительное и своеобразное, может так запасть в сердце, что других перестанешь замечать.