— Завидую, коллега, по-хорошему завидую, — хозяин кабинета поднял бокал. — Ваше здоровье!
Он подумал, что в этом кабинете, в этом крошечном кусочке Европы посреди русской зимы, возможно, на долгие годы вперёд решилась судьба сразу трёх стран. Подумал — и преисполнился гордости.
— Утрись, Лизанька. Не пристало тебе зарёванной на люди выходить. Ты цесаревна.
— Знаю, батюшка. Тяжко.
— Привыкай. Таково тебе всю жизнь бывать. Герцогиней станешь, а там, если бог даст, и королевой.
— Неужто Карлушу[24] младшего уготовили мне? Ведь он сестрицыному жениху двоюродный брат.
— Вот-вот. Оба братца, как по мне, одним миром мазаны. Герб да рожа смазливая, более ничего за душой нет. Но они тётке своей, королеве свейской, наследуют. Быть одному из них королём, а Анне либо тебе — королевой. Одному из них — царствовать, а править станет либо Анна, либо ты. Если доживу, поспособствую… На вот платок, доченька.
Что значит — воспитание! Ни слезинки.
Лиза вышла от отца так, словно не было тяжёлого разговора. Даже улыбалась, мило щебеча с нею, но Раннэиль прекрасно помнила то, что удалось расслышать напоследок. Но эта маска была ещё слишком тяжела для пятнадцатилетней девочки. Лиза не выдержала роль до конца. Наигранная весёлость мгновенно покинула её.
— Аннушка, — сказала она — и голосок дрогнул. — Ведь батюшка всё это из-за тебя затеял.
— Что он затеял? — Раннэиль настолько правдоподобно изобразила удивление, что сама чуть не поверила.
— Развод с матушкой.
— Как — развод? Зачем?
— Как с царицей Евдокией разводился, таково и с матушкой развестись хочет, — глухо проговорила Лиза. — Её в монастырь, нас к себе, а с тобою под венец… Ему сын нужен, наследник.
— Меня он о том не спрашивал, — так же глухо сказала альвийка, глядя в паркетный пол, уже нуждавшийся в починке.
— Спросит. Уж я-то батюшку знаю. Если что затеял, сделает.
— Хочешь, чтобы я с ним сейчас поговорила? — Раннэиль смерила собеседницу острым взглядом.
— Всё равно того разговора не миновать. Ты ему по душе. Хоть и не говорит батюшка ничего, но я же дочь, я вижу.
— Хорошо. Выйдет князь Меншиков, я попрошу разговора… Но, как же ты, Лиза?
— А что я? — девочка невесело улыбнулась. — Мне батюшка велел в Петергофе остаться и за сестрицами слать.
— Я не про то, Лиза.
— Знаю, Аннушка. Знаю, что не желаешь ты нам зла. И я тебе того не желаю. Просто попалась ты батюшке на глаза, когда ему тяжко было, вот он и привязался.
Хорошо, что эта девочка не знает, что такое айаниэ. Знала бы — рассуждала бы иначе. Ведь самое трудное, что предстоит сделать альву, охваченному этим безумием — сохранить контроль над собой. Раннэиль, всегда подобная холодному мечу — это не она придумала, так отец говаривал — сейчас едва сумела удержать на лице мрачную гримасу. Но, похоже, Лизе хватило и того неуловимого мига, когда альвийка боролась с собой.