Боже, как они спешили!..»
Закон на Руси всегда был вещью престранной. Вроде бы грамотных людей хватает, чтобы и самим понять написанное, и неграмотным объяснить. Но, пока не дать живительный пинок по известному месту, всё так и будет делаться по старинке, «как от века заведено». Пётр Алексеевич за то и получил ещё при жизни прозвание Великого, что не только понимал эту странность, но и умел вовремя дать тот самый живительный пинок. Иногда и в буквальном смысле.
Переломить сопротивление родовитых в Сенате оказалось самой простой задачей. Далее началась упорная борьба с сопротивлением системы в губерниях, а Россия большая страна. Где-то ограничивалось письмом, куда-то отправили верных людей, а в Москве даже пришлось прибегнуть к арестам: столбовые дворяне яростнее всех противились государеву манифесту. Только к Рождеству 1734 года волнения среди дворян начали сходить на нет, и то после показательных судов над ослушниками и секвестра их имущества в казну. Тогда-то ситуация и начала входить в те самые рамки, какие задумывал император. То бишь, кто очень хотел приторговывать крепостными, начал разрабатывать схемы.
Пока этому никто не препятствовал. Пресекались только явные нарушения нового закона.
Тем временем дела шли своим чередом и с переменным успехом.
Миних, оставленный в Тавриде на хозяйстве, развёл бурную деятельность. Инженер он был хороший, фортификационные сооружения — в преддверие военной кампании будущего года — выстраивал едва ли не заново. Вот людей, рабочих рук, ему не хватало. Новообретённых подданных — греков, болгар, армян и прочих, а также русских и поляков, пожелавших остаться в Тавриде — хватило бы для мирной неспешной жизни. Но все понимали, что османы не угомонятся, и быть войне. Потому-то Перекоп в этом году пропускал в обе стороны невиданное количество обозов. На юг везли корабельный лес, ткани, металлы и изделия из оных, ехали люди, спешно переселяемые по указу государеву, шли солдаты. А навстречу им везли рыбу и соль, изделия караимов-ювелиров, красивый отделочный камень, зерно… В иные времена на такое богатство непременно нашлись бы охотнички, но ногаи, не ушедшие с татарами через Кавказ в Анатолию, внезапно обнаружили, что больше не могут хозяйничать в степи, как раньше. Их стали нещадно притеснять и казаки обоих войск, и калмыки. Притом последние требовали покорности хану Дондук-Омбо. Как в таких условиях можно грабить обозы? Просто никакого сочувствия к нуждам бедных кочевников.
К слову, о хлебе насущном.
Стамбул был из тех городов, что кормился исключительно с импорта. Что привезут на базары, то и будет сегодня съедено столичными жителями. Ранее крымские ханы исправно поставляли султану зерно, выращенное в степной части полуострова. Но этот год выдался особенным. Мало того, что во время посева шли боевые действия, так ещё и Кырым больше не Кырым, а российская губерния Таврида. Все излишки собранного зерна ушли на рынки Слобожанщины и Киева, где в тот год как раз плохо уродила пшеница. Но главное — крымское зерно, сколько бы его ни было, не попало в Стамбул. Остались османы и без азовской кефали, с блюд пашей и мурз пропала белорыбица, а их жёны плакали, лишившись сладостей на крымском меду. Всё это, на фоне общего неурожая во всей Европе и части Малой Азии, заметно сказалось на рационе стамбульской черни — райя. Всё было бы ничего, но в том же году турки потерпели сокрушительное поражение от армии Надира. Вздорожание хлеба на фоне его нехватки стало последней каплей. Народ немедленно решил, что султан более не в милости у небес, и началось веселье… Махмуд Первый оказался решительнее своего дяди Ахмеда: бунт подавил, в буквальном смысле утопив его в крови. Но возроптали янычары, и пришлось пообещать им победоносный поход по весне. На австрийцев или на русских — определится несколько позднее, в зависимости от щедрости французского короля и его же любезных советов.