Правило командира, как его назвал Дан, гласило — отряд является полноценной боевой единицей лишь тогда, когда у него есть командир. Поэтому подвергать опасности жизнь командира попусту не следует, особенно, если можно этого избежать! — Данное правило было придумано, запущено в «оборот» Даном, не потому что, будучи командиром отряда, он сильно дрожал за собственную шкуру, а потому что в любом отряде, во все времена и у всех народов, командир является не только организующим началом, но еще и символом, знаменем, на которое ориентируется весь отряд. Дан знал слишком много примеров из истории, от античности до покинутого им 21 века, когда весть о смерти командира превращала солдат в неуправляемое стадо, а победу в поражение. А значит, и первым, на месте только что закончившегося побоища, во избежание разных всяких случайностей, всегда оказывался кто-нибудь из его «янычар», но не сам Дан. Сейчас таковым был Ларион. Остальные же 9 человек, оставаясь в засаде, внимательно наблюдали за ним и за лежащими на дороге, среди убитых или бьющихся в агонии раненных лошадей, воинами-московитами — а, вдруг, кто-нибудь из них только прикидывается мертвым… Это тоже было железным правилом в отряде — никогда всем сразу не выходить из засады. И ждать, пока вышедший первым не подаст знак.
Держа арбалет на взводе, Ларион, бывший тверичанин Ларион, осторожно прошел по дороге, между лежащими московитами. Ткнул носком поршня-башмака одно из неподвижных тел, приблизился к обрыву, с которого, вместе с лошадьми, сорвались в озеро двое московских ратников… И, внезапно, яростно вскрикнув, спустил тетиву арбалета. Тяжелый болт ушел вниз, к воде и, тут же, стон-вопль донесся из-под обрыва, а Ларион вскинул вверх руку с двумя поднятыми пальцами.
Дан выскочил из своего укрытия за корнями старой могучей ели… — садясь в засаду, каждый присматривал неподалеку еще, как минимум, одно место, куда можно было быстро переместиться после первых четырех — пяти выстрелов. Это тоже являлось обязательным к исполнению. Дабы стрелков не могли тупо вычислить и столь же тупо уничтожить… — и ринулся к обрыву над озером, но его опередили двое в маскировочных накидках — Янис и Рудый. Тетивы их арбалетов слитно щелкнули и вопль-стон внизу оборвался.
Под обрывом, на узкой полоске суши, между земляной, с выступающими, кое-где, узловатыми корнями деревьев, стеной и гладью озера, с двумя арбалетными болтами в спине и одним в бедре, уткнувшись лицом в песок лежал ратник-московит. Под ратником расплывалось кровавое пятно, а его руки, время от времени, судорожно дергались и царапали пальцами сырой песок. Неподалеку от него, на мелководье, наполовину залитый водой, придавленный своей лошадью, лежал второй московит. Он был уже мертв — вероятно, пострадал при падении, а потом не смог выбраться из-под лошади и захлебнулся — лошадь же его еще дышала и даже пыталась поднять голову из воды… Впрочем, переломанные ноги не оставляли ей никаких шансов на жизнь. Вода и здесь была окрашена в красный цвет. С такими же переломанными ногами, метрах в 10 от московита и его лошади, частично в воде, частично на песке лежала еще одна лошадь, первого московита. Она была мертва. Земля и вода здесь тоже были пропитаны кровью.