4.
Выходя на площадь Финляндского вокзала, Володя был абсолютно доволен жизнью и собой. Поездка по Европе прошла архивеликолепно, швейцарская встреча была более чем результативна: удалось договориться об обмене материалами — издании там сборника и пересылке сюда их литературы. Во Франции и Германии дело прошло чуть хуже, ЭТИ господа его всерьез не приняли. Проездом через Гельсингфорс получилось пообщаться с финскими товарищами и наладить канал…
Словом, хорошо съездил.
Владимир уже начал оглядываться в поисках извозчика…
— Володя? Лена, посмотри, это же твой Володя!
— Ой, и правда! Володя, вы откуда здесь?
Он не замедлил с ответом ни на минуту, а только на пару секунд, пока соотносил лица с именами и вспоминал, что: а) никогда в жизни не видел этих бестужевок; и б) ничего нелегального при нем нет. Опомниться Владимир не успел — его ухватили под руки и оглушили болтовней. По счастью, обе барышни придерживались в общении той манеры, которую один писатель метко прозвал "глухим аспидом". Проще говоря, они трещали, как заведенные, не давая мужчине, зажатому между ними, вставить и единого слова, зато поведав ему массу интересного. Та блондинка, что ухватилась за его левую руку, носила имя Елена и, судя по всему, Владимир, с которым его перепутали, чрезвычайно ей понравился во время знакомства, случившегося месяца четыре назад на вечеринке, организованной бестужевками, успешно сдавшими весеннюю сессию. Вторая, с волосами, которые какой-нибудь поэт мог бы описать как "медово-золотые", а недоброжелатель — сравнить с морковью, звалась Ириной, также была знакома с неизвестным Владимиром, и, судя по тому, как крепко она вцепилась в правую руку, также горячо ему симпатизировала. Обе курсистки учились на историческом факультете, и помимо учебы и сплетен могли говорить только о готовящейся, по слухам, реформе образования — классические гимназии отменят, а все время, занятое сейчас древними языками и латынью, отдадут истории. Ходили также смутные слухи о том, что где-то в недрах министерства просвещения зреет какая-то новая концепция истории Отечества, а вырабатывать её поручили профессору Ключевскому. Говорили, что концепция эта будет ответом на происки марксистов и народников — одновременно! Как это может быть, девушки только предполагали — к его удивлению, предположения были не только вероятны, но и довольно естественны. И обличали поразительно глубокие познания не только сочинений господ народников, но и Маркса, и Энгельса… и даже, что было совсем уж странно, его собственной книжки!