Невыспавшаяся и густо пахнущая свежим перегаром Саманта Л Кларенс сообщила Барнсу, что она не нанималась подбирать всякую заразную дохлятину, и ей хватает шестидесяти засранцев, из которых часть ходят под себя, а половина не помнит, как их зовут. Что если бы не пятеро малолетних детей, двести лет рабства и несправедливость капитализма, то чёрта с два её бы здесь видели. Собрались слушатели. Старушка из четвёртой палаты со сложной французской фамилией, которую никто не мог запомнить и потому звали Мама Хуана, принесла складной стульчик и села поближе. Все знали, что Саманта врёт. Что детей у неё трое: один сын сидит в тюрьме за попытку ограбления бензоколонки, а другой в пятнадцать лет сбежал в Калифорнию и с тех пор не появляется. Что живёт она в крохотной квартирке в субсидируемом доме с четырнадцатилетней дочерью-школьницей и часто меняющимися (у обеих) мужчинами и выбивает из государства множество разнообразных пособий. Всё получаемое и зарабатываемое она проигрывает на автоматах в казино или пропивает. Обычно сонная и медлительная, распалившись, она фантазировала виртуозно и убедительно, веря в то, что сочиняет, и каждый раз в запале создавая новую историю своей жизни, её трагедию и причины падения. Она бы ещё долго вопила, заводя себя и веселя окружающих, но тут появилась заведующая. Все с деловым видом разошлись по местам, кошка отправилась в мусорный бак, а сопровождавшей её примолкшей Саманте в спину было объяснено, что если ещё раз в таком виде… Она даже не обернулась.
Обитатели «Рая» не вняли второму предупреждению — не поняли сигнала, и потому третья мёртвая кошка, возникшая у входа следующим утром, была снабжена пояснительной запиской, написанной крупными печатными буквами на обрывке рекламного листка: «Это Китти. Я пришла». Обнаружил покойницу один из жильцов, Соломон Штерн, семидесяти шести лет, некогда молодой, удачливый и состоятельный бизнесмен, а теперь разорившийся, одинокий и страдающий бессонницей старый еврей. Выписанное снотворное Соломон накануне проиграл в карты соседу, потому ему не спалось, и он, прокравшись мимо храпящего в кресле Барнса, тихонько выскользнул наружу — покурить. Соломон не стал поднимать гвалт, когда его тапок упёрся в окоченевшую тушку, а аккуратно сдвинув её в сторону, сначала сходил в магазинчик при бензоколонке (заправщик знал старика и отпускал ему в долг, до пенсии), затем под горячий кофе и ласковое утреннее солнце неторопливо выкурил в кресле на веранде первую сигарету и лишь после этого растолкал Барнса и рассказал ему о своей находке. Барнс, получивший накануне выволочку от начальства, решил показать, на что способен, и развил бурную деятельность: он запретил старикам выходить на улицу через центральный вход («чтобы не затоптать следы»), огородил кошачьи останки барьером из стульев, повесил на дверь табличку «Закрыто» и поднял с постели заведующую. Та спросонья обматерила его, но примчалась через полчаса, прочла записку и вызвала полицию.