Соня допивает вино и ставит пустой стакан на стол. Толстое стекло громко стучит по дереву.
— Ты все испортил, — говорит Соня. — Все, что могло быть, уже никогда не случится.
Фиолетовые бабочки садятся на руки Джонни, на губы, на веки, но Соня не видит их. А Джонни мажет, мажет мазью ее раны. И вспоминает, как это делала Соня. Рифмы. Рифмы — вот из чего состоит мир.
— Люди начинают с белого цвета, — говорит Соня. — С чистоты. А мы начали с тьмы. Это непоправимо. Это мы вызвали этого демона. Мы сами.
— Но его больше нет, — говорит Джонни. — Демона больше нет.
По щекам Сони текут слезы, и редкие фиолетовые бабочки кружат над их головами. Но их слишком мало, чтобы забыть случившееся.
Утром Соня просыпается и видит рядом спящего в одежде Джонни. Прошедшее вспоминается не сразу. Да и вспоминается ли оно? Было ли оно наяву? Может ли быть такое наяву? Вряд ли. И Соня думает, что вряд ли это была явь — то, что случилось вчера.
Сон! Вот в чем дело. Любой, кто затягивает тебя на территорию сна, опасен. На территории сна живут демоны. И Джонни повинен в этом. Пусть он звал ее всего лишь на окраину, но именно благодаря тому, что она переступила границу яви и сна, Соня неизбежно встретилась с хозяином темноты, с демоном, с убийцей. В убийцах нет света, нет душ, они живут чужими душами, потому что без души тело просто мясо.
Соня встает с постели и нервно ходит по квартире.
Она видит, что Джонни живет один, видит фотоаппаратуру. Соня проходит на кухню, чтобы сварить себе кофе, и видит в мусорнице порванные фотки девушек. Много фоток, много красивых, изумительных фоток.
Соня берет в шкафу у Джонни джинсы и футболку и одевается.
Сквозь пыльное стекло на стол в кабинете следователя падает свет. Женщина, хозяйка «логова маньяка», сидит на стуле перед следователем и смотрит, как кончик стержня шариковой ручки выводит на бумаге слова. Но тишина пугает эту женщину, и она начинает говорить. Ей кажется, что если она будет молчать, то тишина может повредить. В тишине могу родится мысли, о которых она не догадывается, и неизвестно, чего от них ждать.
— У меня там мать жила, — говорит женщина. Умерла весной. Надо бы продать халупу эту. Да кто ж ее купит? Студентам бедным сдаю. Студентам-то все равно. Лишь бы переночевать.
— Прочтите. Все верно? — равнодушно говорит Следователь, подвигая с шелестом протокол.
Женщина пробегает глазами текст. Следователь ждет, глядя в окно. Для него давно нет тайны в его работе. Она давно стала банальностью и рутиной, но проблема жизни в том, что для нее нужна именно рутина. На плотный поток рутины можно опереться. На стене у следователя висят нунчаки, он занимается восточной борьбой в свободное время. Но теперь все меньше и меньше. Раньше в этом было спасение, а теперь привычка. Рутина.