После минутной паузы Соня говорит:
— Не ожидала от вас. Правда. Если бы это был американский фильм, то зазвучали бы аплодисменты.
— А я не против, — неожиданно усмехается Наталья. — Похлопайте мне.
Соня и Рита хлопают в ладоши и смеются.
— Спасибо, достаточно, — обрывает их Наталья. — Игорян вернулся.
Рита и Соня оглядываются на калитку.
— Что с ним? Нос, что ли, разбит?
Игорян подходит ближе к столу. Его светлая рубашка в крови.
— Привет, — говорит он. — Выходил с катера и упал. Вот. Разбил нос. Отстирается?
Наталья поднимается из-за стола, так и не выбрав очередную сливу.
— Снимай рубашку, пень старый.
Игорян расстегивает пуговицы и сдергивает рубашку на ходу. Наталья берет ее и идет к умывальнику.
— Надо застирать, пока свежее.
— Да вот, сам даже не знаю, как так? Споткнулся — и прямо о кнехту лицом.
Наталья рассматривает нос Игоряна.
— Точно перелома нет? Надо в больницу.
— Да к черту больницы! И так уж доживу, — он умывается, садится на стул и запрокидывает голову. — Хватит мне и такого носа. Че тут осталось-то?
Годы, опыт, понятое и оставшееся — вот что сближает людей, а совсем не взгляды на жизнь.
— Возраст добавляет легкомыслия, — усмехается Соня и спрашивает Риту: — Ну что, уехала Сисяра?
— Нет пока, — немного нервно говорит Рита. — Завтра должна. Подруга пишет, что она пытается теперь остаться. Но ее уволят, если она не поедет.
— Да уж. Да не парься. Уедет, — говорит Соня, чувствуя, что врет.
И они продолжают искать счастье в сливах.
Соня держит на руках кошку. Волосы девушки замерли, поднятые порывом ветра, все линии сложились в эту секунду в нечто музыкальное, нечто похожее на стихи. Рифмы жестов совпали с рифами облачных черт на небе, с наклоном дерева вдали. Тревожное счастье бытия блестит в глазах Сони.
Нет. С Джонни не случилось того, что случается со многими людьми, от которых мир когда-то отказался, но не убил. Джонни не стал придирчив к контурам. Он не склонен ни к излишнему эстетизму, ни к чопорности, нет у него особой любви к контурам и четкости линий. Нет у Джонни и неряшливости, к которой склонны иногда люди, скрывшиеся от мира в башне.
Все не так. С тех пор, как Джонни нашел свой пулемет, свой «Шмайсер», «Дегтярев», «Калашников», «Томи Ган», он стал вполне нормальным на вид. Как все. Только он сам знал, какая пропасть разверзлась у него внутри.
Ада не обманула его. Ночь с ней стала лекарством. Прирученный демон Джонни — цепной цербер, алчное исчадие внутренней пропасти — был надежно спрятан в темноте камеры Canon. С тех пор, как это случилось, Джонни успокоился.