Но полчаса после очередного дождя – и верхушки бугров подсыхают; мы в домике, под зонтиком, а зонтик стоит под громадным каучуковым деревом, иногда лист его падает на траву с тяжелым картонным звуком. И рядом – летящие по ветерку казуарины с их невесомыми мягкими иглами, как лиловые облака.
Она спит даже здесь, после завтрака под зонтиком (и ночью, и после обеда) – ее замучили в Москве; я читаю «Бангкок пост». И впадаю в задумчивость: когда это было, чтобы реки вот до такой степени выходили из берегов на севере страны?
Чиангмай превращается в озеро. Аэропорт в Лампанге еще работает – что значит «еще»? А от тонущего Накхона до Бангкока не так уж далеко…
– Ливни в основном на севере, – говорю я Алле, с удовольствием рисуя карту на ее голом животе. – Стеной. А где дождей мало, все равно плохо. Вся вода на севере стекает в реки. И идет на юг, к морю. Вот эта река, Чао Прайя, протекает через Бангкок, и ее уровень повысился на два метра. Пока все.
– А где мы?
– Мы в очень хорошем месте, – веду я палец ниже. – На юге дождей все равно что нет – разве вот это дождь? Мы здесь. Старинный курорт Хуахин. Королевский. Первый в стране. Он фактически напротив этой твоей Паттайи через залив. А я ехал вот отсюда, с юга, где дождей и вообще все равно что нет, но места плохие… Террористы там всякие. Поэтому я спешил проскочить. Ехал по перешейку Кра.
– Кра-а! Ка-а! Мне начинает ее не хватать, этой… Этой… А до завтрака еще почти сутки. На обеде ведь нашей страшилы не бывает, да?
– Забудь про нее. Представь, что ты здесь живешь все время. Всегда тепло. Нет русской литературы. Нет твоих инфернальных коллег, критиков.
– И черт с ними, коллегами.
– Возникает чувство самоудовлетворения.
– Так, это надо записать.
– Завтра запишешь. Не стой на страже русского языка, слезь с нее.
– С кого?
– Со стражи.
– Ну вот почему это так – что бы ты ни сказал, я думаю о сексе?
– Я помогаю тебе в этой беде как могу.
– Я заметила. И особенно ценю, что тебе нравятся толстые женщины. И даже не отрицай, толстые. Вот смотри, это – безобразие. И вот это безобразие. Можешь даже потрогать лишний раз.
– Если ты не прекратишь, мне придется пойти в море.
– Вот и пошли.
Дождь начинается снова, резиновые тапки скрипят и выворачиваются по дороге к слабо шуршащей от миллионов пресных капель соленой воде до серого горизонта.
– Я знаю, в чем дело – она не человек, – сказала Алла, подбодренная легким, очень легким ланчем (после такого завтрака долго еще невозможно есть).
– Молодец! Горячо! Горячо! Никогда еще Штирлиц не был так близок к разгадке!