Буду славить Тебя, Господи, всем сердцем моим, возвещать чудеса Твои — нашей Рите как ветерану правительство Москвы преподнесло в дар автомобиль. Ее подруга Таня Помидорова, пять лет войны отмотавшая в десантных войсках, доплатила и получила «пятерку» «Жигули». А Маргарите просто выдали «Оку» — и все. Причем предупредили, чтоб она не вздумала ею спекульнуть.
— Это государственный автомобиль, — строго сказали Рите, — через семь лет вы его обязаны вернуть государству. А если к тому времени вам захочется и дальше ездить туда-сюда, мы дадим новую. Каждые семь лет будем менять, и так — пока ветеран еще является заядлым автолюбителем.
Впрочем, один старикашка признался Рите, что он не собирается ездить на этой машине, да его и некому возить. Но он ее все равно примет в дар, поскольку ветеранам, которые получат машину, пообещали прибавку к пенсии — на бензин.
— Поставлю ее у себя во дворе, — говорил он, грезя о золотом времени, — буду выходить и сидеть в ней, пить чай, газету читать, кого-нибудь в гости приглашу, как будто бы это моя фазенда.
Машинка так себе, маленькая, бледно-изумрудная, сделанная из недорогих отечественных материалов среднего качества, механическая коробка передач, мотор 0,8, но довольно шустрая.
— Когда на ней едешь, — говорит мальчик, он специально пошел на курсы и получил водительские права, — такое впечатление, что ты катишься на мопеде, прикрывшись газетой, а вокруг мчатся страшные грузовики.
Кеша сразу потребовал привинтить на крышу багажник. Поэтому как только позвонили из «Макса и Морица» и сказали: луна готова, можете забирать, мальчик с Кешей с помпой въехали на автомобиле в этот неприглядный дворик заводской.
Им вынесли чудесный серп, молочного цвета стекло. Взгромоздили на крышу «Оки», и он поплыл по Москве, новорожденный, не ведающий о своем космическом предназначении. Никто, никто еще во всем подлунном мире не понимал Кешиной задумки. Кеша с мальчиком вносят к нам в подъезд месяц, а соседи спрашивают:
— Что, новую мебель купили? Кресло-качалку?..
Кеша разместил лунный серп около Большого Стакана. Все у него засветилось, зазолотилось, поголубело, лунные дорожки побежали вдоль паркета. А сам Создатель, прилежный, победивший чувства, умеренный в еде, преданный возвышенным мыслям, восседал на подушке, погруженный в самосозерцание, мечтая об одном: стать человеком, у которого нет внешних признаков, нет корней или истоков, нет прибежища или местопребывания и вообще, чтоб от него все отстали.
— Оставь свое тело, Маруся, — он мне уже двадцать лет твердит, — развей свою иллюзорную форму, откажись от зрения, слуха, забудь о людских порядках, слейся в великом единении с самосущим эфиром, освободи сердце и разум, будь покойной, словно неодушевленное тело, и тогда каждый из тьмы существ вернется к своему корню…