— Так и будем играть в молчанку? — с изрядной долей злости, которую даже и не хотелось скрывать, спросил я.
— Нет, — кратко ответил Шалва. Помолчал и спросил вдруг: «Ты с кем сегодня провёл ночь?»
Я ожидал чего угодно, только не вопроса, подобного этому. Мы с Шалвой избегали обсуждать личное, я не спрашивал, почему он разошелся с женщиной, которую очень любил, — он как-то обмолвился об этом, видимо, случайно. Он тоже не спрашивал, почему я до сих пор не женат, а всех поклонниц отвергаю презрительным взглядом, отказываясь брать цветы, которые иногда подносят особенно рьяные.
Поэтому я сначала удивился, потом обозлился.
— А вам что за дело? — стараясь сохранять спокойствие, спросил я.
— Если спрашиваю, значит, дело есть, — он ответил медленно, с расстановкой, и я впервые за много лет услышал в его речи грузинский акцент.
— Если вы хотите говорить в таком тоне, — я сел в кресло и пригубил «Хванчкары», — наш разговор закончится прямо вот сейчас.
— Прости.
Он сел в кресло напротив.
— Прости. Но ты можешь и не отвечать. Я знаю. Расскажу тебе всё, но учти: дружба — дружбой, но у меня во всей этой истории есть свой интерес. Я честно предупредил.
— Шалва Георгиевич, — раздраженно проговорил я, — хватит крутиться. Говорите, или я уйду: мне сегодня играть весь вечер.
— Это зависит от дальнейших событий, — загадочно произнёс Шалва. — Хорошо, слушай. Дело вот в чем: Ольга, с которой ты провёл сегодняшнюю ночь, — жена Ашокова… официальная жена. Они учились вместе, студентами и поженились. После консерватории Ольга уехала на два года в Вену на стажировку, Ашоков пошёл преподавать в музыкальную школу, — ничего лучшего ему не предложили; скрипач он средненький, ну ты знаешь. Начал крепко пить. Вернулась Ольга — теперь перед ней были открыты все дороги, у Ашокова же оставалась опостылевшая музыкальная школа. Не знаю, что произошло между ними, только через год такой жизни Ольга попала в психушку с сильнейшей депрессией после попытки самоубийства. Попытка была больше демонстрацией, как у всех баб. Поставили ей какой-то нехороший психический диагноз, долго лечили. Когда стало лучше, ей разрешили оставаться на несколько дней дома; через неделю выпишут окончательно, будут наблюдать в поликлинике при институте.
— Почему они не развелись? — быстро спросил я. — Времена нынче свободные.
— Не знаю, могу только сказать, что Ашоков уже года два не пьет ни капли и стал ревнивым, как Отелло. Кто-то из поваров видел, как вы с ней беседовали на скамейке, а потом вместе ушли; вот и донесли Ашокову. Скоро, — Шалва глянул на часы, — он будет здесь. Теперь ты всё знаешь. Давай пить вино.