1
— Зуб, яблок хошь?
— Давай.
— Ишь ты, давай! Слазим в сад, будут яблоки.
— Я не полезу. У меня последнее предупреждение.
Мокрогубый Санька Крутько криворото ухмыльнулся:
— Ну, Зуб, не думал, что ты слабак!
— Говорю тебе, еще одно замечание, и меня выпрут из училища.
— Не выпрут — в саду сторожа нет.
— Кто сказал?
Санька воровато огляделся и понизил голос:
— Штукатуры лазили, антоновки полные наволочки приволокли. Весь сад, говорят, обошли, сторожа нигде нет. А ты — предупреждение, предупреждение… Полезли!
Зуб думал. Ему никогда не везло в таком деле, и он об этом помнил.
— Там и сторожить-то уже нечего, — напирал Санька, — Антоновка кое-где осталась, и все.
Зуб — крутоплечий хмурый парнишка — вообще был человеком невезучим. По крайней мере он сам так считал. В двухгодичном Луковском строительном училище он висел, что называется, на волоске. После того, как две недели назад — в первые же после летних каникул дни — он прямо в столовке расквасил нос старосте группы штукатуров, волосок стал совсем тоненьким.
Подскочивший к месту происшествия мастер Ноль Нолич схватил Зуба за руку и облегченно сказал:
— Ну вот и все, голубь сизый, отмучились мы. Не дав Зубу пообедать, маленький шустрый мастер поволок его к директору. С каждым шагом настроение Ноль Нолича словно бы улучшалось. Подходя к административному зданию, он даже замурлыкал себе под нос. С него хватит этого угрюмого и совершенно неуправляемого Зубарева. Давно ведь всем говорил, что его место не в училище, а в исправительной колонии, и он — Ноль Нолич — не виноват, что его не слушали. Развелось, понимаешь, либералов…
Велев Зубу ждать, мастер юркнул в кабинет директора. Выйдя оттуда через минуту, он смерил драчуна совсем уж повеселевшим взглядом.
— Память о тебе, голубь сизый, навсегда сохранится в наших сердцах, — сказал он притворно-скорбным голосом, потому что обожал красивые выражения. — Покорнейше прошу.
И он широким жестом указал на директорскую дверь.
Директор училища страдал ожирением и одышкой. От этого он всегда был какой-то влажный, словно его постоянно держали над паром. В тот раз он даже воспитывать не стал Зуба, хотя любил это делать до страсти. Он подошел к остановившемуся у двери парнишке, зачем-то взял его за шиворот гимнастерки и не разжимал руки, пока не кончил говорить.
— Зубарев, — тяжело дыша, сказал он немного дрожащим голосом. — Пойми наконец своей глупой головой, Зубарев: ты на волоске. Можешь ты это понять или нет? — И он слегка встряхнул его. — Понял ты меня?
