— Ваши билеты, молодые люди.
А для тех, кроме карт, ничего не существовало.
— Отец, есть билеты, честное слово… Не в масть! Ишь, жук!
— Не задерживайте, — строго повторил ревизор. Картежники неохотно полезли за билетами.
— Никакого доверия честным труженикам, — сказал парень, одетый в толстый домашней вязки свитер.
Он потянулся к пиджаку, который висел на крючке у окна, достал из бокового кармана бумажник и развернул его. Из бумажника выпала фотография, которую поднял с пола другой игрок.
Ревизор пощелкал компостером и удалился.
— Это что, твои? — спросил игрок, подавая парню фотографию.
— Ага.
— Все трое?
— А то как же! — не без гордости подтвердил парень.
— Сам, вроде, молодой, а уже трое. Когда ж ты успел?
— Уметь надо! — засмеялся парень, пряча в бумажник фотографию. Он был снят на ней всей семьей. — Я уже походил?
— Ишь ты! У тебя же не в масть! Забирай свою даму.
— Думал, не заметите, — посмеивался парень, снова засовывая бумажник в боковой карман пиджака.
Там были еще деньги. И не так уж мало. Зуб не мог это не заметить, потому что парень разворачивал свой портмоне перед самым его носом. Зуб еще подумал, что нельзя быть таким беспечным — бросать бумажник в пиджаке. Мало ли всяких ходит.
Поезд катил и катил без остановок, покачиваясь и бодро подрагивая, словно ему неведома была усталость. Время от времени вздыхала тетка, делая вид, что ей невтерпеж больше ехать. А картежники все резались в «дурака». Тетка не выдержала — полезла на вторую полку.
За окном уже была темень, когда Зуб решил, что ему тоже пора на покой. Уже по привычке он залез на верхнюю полку, расстелил там телогрейку и лег. Вот было бы хорошо доехать спокойно до самого Новосибирска, чтоб его никто не трогал. — Хватит, башка трещит от этих карт, — сказал один из игроков. — Пойдемте перекурим.
Все трое ушли в тамбур. Зуб посмотрел вниз. Пиджак покачивался на крючке у окна. А что, если…
Тетка спала на своей полке, отвернувшись к стене.
Зуб резко поднялся на локте. Сердце заколотилось как после бега. А что, если… Он отсчитает двадцать рублей — ровно столько, сколько у него украл Салкин.
Сейчас он спустится вниз… В вагоне почти все спят… В конце концов он мог бы взять восемьдесят — за ребят тоже. Но он возьмет только двадцать, чужие деньги ему не нужны… А там ищи-свищи.
Он представил, как парень хватится денег, как сообразит, кто их взял, и будет клясть Зуба на чем свет стоит. А ведь у него трое детей. Разве они виноваты, что какой-то подонок Салкин у какого-то ротозея…
Зуб понял, что не сможет этого сделать. Он лег, и сердце помаленьку стало успокаиваться. Подумалось, что если бы бригадир с Федотычем, тезка из Бугуруслана узнали, какой он есть на самом деле, они, наверно, плюнули бы ему в физиономию. А девчушка-мотылек шарахнулась бы от него как от чумы.