Если бы он вчера — первый раз в жизни! — не выпил этот вонючий коньяк, было бы намного легче. Раньше Зуб и подумать не мог, какое это противное, убийственное занятие — пить. От одного воспоминания о коньяке становится дурно и снова хочется вырвать. Странным и неестественным кажется то, что люди так запросто могут вливать в себя эту отраву. Тут есть какой-то коварный обман, а какой, Зуб не понимал, да и думать об этом не очень хотелось. Все мысли переместились в желудок.
Минут через десять справа показалось то самое Поворино, о котором говорил ревизор. Судя по тому, как начали раздваиваться, множиться и пересекаться рельсы, это была не простая станция, а тоже, наверно, узловая. Вдали показалось солидное, сияющее белизной здание вокзала.
Поезд сбавил скорость. Когда он пошел совсем тихо, Зуб спрыгнул на ходу, пробежав по инерции метров двадцать. Спрыгнул уже привычно, без особого волнения.
На вокзал не посмел идти — вдруг там околачивается кто-нибудь из Читиной шайки. Да и одежда на нем больно грязна. Осмотревшись, он двинулся сразу в городишко. Шел по улице и думал о хлебе, который купит в первом же магазине. И чем больше он думал о нем, тем сильнее резало и щемило в желудке.
Зуб заставлял себя думать о чем-нибудь другом, не о хлебе. Например, о том, как Панька с Читой остались с носом. Интересно, ограбили они вчера контейнер или нет? Может, Зуб сбил их с толку своим побегом, и они отложили это грязное дело до следующей ночи?
В голову пришла неожиданная мысль, от которой Зуб в растерянности остановился. Как он раньше не догадался? Ведь его побег может ускорить убийство старухи! А то еще и деда прикончат, если он сам не умер. Что ж он раньше-то не додумал? Воры трусливы, это каждому понятно; Чита, конечно, решил, что сбежавший «фраерок» заявит на них в милицию. Значит, шайке ничего не остается, как вовремя скрыться. Тем более Чита говорил, что его в большой город тянет. А перед тем как сбежать, он с Панькой и Стаськой кончит старуху в подполье и заберет ее кубышку. Может, они уже убили, а Зуб тут прохлаждается!..
Решение созрело само собой. Он спросил первого встречного, где почта, и ему показали за угол.
На почте он купил на свой пятак конверт с маркой, взял телеграфный бланк и сел за стол. Кривое перо на каждой букве цеплялось за бумагу и сеяло мелкие брызги разбавленных чернил. Выходили жуткие каракули, но Зуба это не смущало. Тут не до чистописания.
«Дорогая милиция! — торопливо царапал он. — В Георгиу-Деж воры хотят убить горбатую старуху, которая тоже воровка или просто покупает ворованное. Они и меня заставляли грабить контейнеры на станции. Но вы не думайте, я не согласился, а убежал. Я слышал, как они говорили, что старуху надо убить и забрать деньги, которые у нее в подполье. Одного звать Чита, другого — Панька, это значит Пантелеймон, а третьего — Стаська (Зуб подумал и не вписал Фроську). Старуху они называли просто каргой. Старуха живет в старом доме за огородами. Я адреса не знаю, но нарисую».