– А с работой вашей это никак не связано? – спросил вдруг напрямую Пухов.
– С работой? Да как же рак может быть с ней связан? – искренне изумился Титов.
Настолько искренне, что циничный и насквозь прожженный миллиардер понял, что врет!
– Вы говорили, что, дескать, жаль, что на людях опыты запрещены, любезный.
– Конечно. Но таково законодательство, и мы не имели права его нарушать, господин Пухов.
– А что она по этому поводу думала?
Тут Титов перестал пить чаек и отставил чашку. Ему стало неуютно в мавзолее. Да и крики обезьян за стеной стали внезапно действовать на нервы.
– Она человек науки, – забормотал Титов. – Ей, конечно, было обидно, что нельзя заглянуть дальше, понимаете ли. Мы все ученые, господин Пухов. Нам важнее всего истина.
Все стало ясно старику. Разумеется, прохвост не скажет ему, при каких обстоятельствах Татьяна решилась принять препарат. Ведь и сам Титов признался, что испытал его на себе. Значит, и она…
Слепая животная ярость охватила Пухова. Итак, никакой это был не рак! Дочь умерла, а перед ним сидит проходимец, который еще и пытается ему, выжившему когда-то в лихие девяностые, мозги пылесосить! Не он ли, мерзавец, подбросил ей идейку? А может, тайно вколол? Убийца! Ну, так пусть свершится задуманное. «Поднявший камень да отшибет себе ноги», – как говаривал Мао Цзэдун!
Между тем, не знающий ничего о потайных мыслях собеседника, Антон Карлович Титов с удовольствием пил «чаек по-ленински». И не знал «будущий нобелевский лауреат», что к пахучим травам добавлено в напиток обезумевшим миллиардером и еще кое-что!
Пробуждение было внезапным. Титов очнулся на жестком полу и, открыв глаза, обомлел. Он лежал в клетке. Да, да, в обезьяньей клетке мавзолея! Из-за стенок, отделявших ее от других клеток, слышались мерзкие вопли орангутанов – товарищей.
Господи, да что же это? Поднявшись, Титов огляделся и тут же увидел прямо перед собой с той стороны решетки Пухова. Старик беззвучно хохотал, указывая на него пальцем. Он просто давился от смеха. «Маразматик окончательно свихнулся!» – понял Титов.
– Что, товарищ, пробудились? – обратился к нему Пухов. – Вот и все, любезнейший. Ку-ку! Ставил опыты на мышах-мокрицах, на макаках, а теперь и сам в клетке, ха-ха! Начинается ваш процесс, «господин К». Отольются волку слезы!
Тут невероятная ярость исказила ботоксное лицо спятившего старика, и он, не сдерживаясь более, заорал:
– Погубил, паскуда, дочь мою? Вколол ей, негодяй, свое снадобье приворотное?
Полыхнули зловещим светом глаза Кощея, и понял Титов, что обвели его вокруг пальца и не видать ему теперь ни премии Нобелевской, ни свободы! Опоил, видать, старый паук чайком; похоже, снотворным разбавил. Беда-то какая…