— Это прекрасно, — прошептал он.
— Не сомневаюсь, — скептически хмыкнул татуированный.
— И это всё действительно появилось за один день?
— Да. Когда я очнулся после всего случившегося, храм… хм, преобразился.
— Вы только взгляните!
— А вы из тех, кто мало обращает внимание на людей, да? — без тени ехидства заметил однорукий. — Впрочем, иного от священного исполнителя я и не ожидал.
Хмыкнув в ответ, Найват продолжил осмотр иероглифов. Хоть бросай все вещи здесь и садись изучай, уму непостижимо сколько всего здесь! Логограммы он сразу узнал — такими уже не пользуются больше двух сотен лет, однако в храмах по-прежнему преподают умершие языки. Модели и структуры, нанесенные на стены, принадлежат скорее всего геометристам: слишком много упоминаний о симметрии и связях между фигурами. Но…
— Давайте осмотрим следующие помещения, — вырвал из мыслей Ренай.
Распахнув двустворчатые двери, окованные бронзовыми пластинами, он взял с кольца на стене горящий факел и двинулся дальше. Под ногами запружинил ковер — когда-то ярко красный, а сейчас блеклый. В абсолютной тишине собственное дыхание показалось неестественно громким.
— Кажется, я не справлюсь один, — прошептал Найват.
— Уже сдались, мастер? — спросил однорукий, держа факел высоко над головой. — Но ничего страшного. Не вы первый, не вы последний. Буквально три месяца назад из столицы приходили четверо Поющих, изучали тут всё. Быстро сдались, к сожалению.
— Не хватило знаний?
— Нет. Храм прогнал их.
Танцующее пламя выхватывает из мрака колонны и статуи героев древности. На ковре трудно не заметить небольшие куски камней, отколовшиеся с потолка. Найват покачал головой. Его шаги и шаги однорукого вздымают небольшие облачка пыли.
— В монастыре больше никто не живет?
— Только я один, мастер.
Они переходили из одного зала в другой, петляли по узким коридорам с высокими потолками, нарушали покой пустых молелен, скрипели ступенями на бесконечных лестницах. Где-то крыша обвалилась, и в зияющие провалы заглядывало багровое солнце; где-то одного факела не хватало, дабы хоть немного разогнать чернильный мрак; где-то проход был перекрыт поваленными статуями, отчего приходилось искать другие пути. Всюду на гранитных плитах и камнях выделялись логограммы. Пахло прахом, будто где-то рядом хранили в открытых гробах мертвецов. Казалось, сама реальность в храме менялась, уводила в места столь жуткие, что сознание разбивалось на десятки, сотни, тысячи осколков. Это было сложно объяснить. Оно чувствовалось легким покалыванием в кончиках пальцев, оно — в мурашках, бегающих по коже.