— Все это смахивает на популярную песенку.
— Потому эти песенки и популярны.
— Почему ты так боишься задеть ее чувства?
— А зачем бы мне их задевать?
— Я не к тому, что ты задеваешь или должен задеть. Но, поскольку ты, видимо, в себе не волен…
— А кто волен? Ты?
— Да, относительно вольна. Воль-нее.
— Ерунда.
— Но если она так тебе дорога, что тебе хочется ее защитить… С чего ты взял, что она в таком уж уязвимом положении?
— К чему все эти околичности?
— Никаких околичностей.
— Значит, я тебя не понимаю.
— Я думала, она сумеет поддержать интерес к себе, даже больший, чем ты к ней, судя по всему, питаешь. Но, как ни странно, чего нет, того нет. Впрочем, то же самое, наверно, говорят и про меня. Вернее, про моего мужа.
— Может, лучше прекратить этот разговор?
— Почему? Мне хочется узнать о тебе побольше.
— Такой подход, наверно, хорош, если лишь один из участников адюльтера недоволен своей семейной жизнью. А начни жаловаться оба, у них вряд ли останется время на то, ради чего они встречаются.
— Выходит, причины твоего недовольства обсуждению не подлежат. За исключением недовольства Англией и английским образом жизни.
— А что, если недовольство семейной жизнью — никакого отношения не имеющее к культурной чуждости, — отнюдь не связано с тем, что я в тебя влюбился? Что, если я тягощусь семейной жизнью куда меньше твоего, — стало быть, мне и рассказывать нечего? И трудности мои вовсе не в том?
— Ты хочешь сказать, что виной всему — чуждая культура?
— Пожалуй, что-то в этом роде.
— А поточнее нельзя?
— Есть очень точное выражение, идиома, но на другом языке: Il faut coucher avec sa dictionnaire[10].
— Выходит, у нас с тобой вовсе не история любви, а история столкновения культур. Вот что тебя интересует.
— Меня это интересует всегда.
— Отсюда и влечение к гойкам, верно? Ты влюбляешься из антропологического интереса.
— Могло бы быть и хуже. Существуют, представь себе, и другие подходы к антропологическим различиям. Взять хотя бы старую надежную ненависть. А ведь есть еще ксенофобия, насилие, убийство; наконец, геноцид…
— Значит, ты — что-то вроде Альберта Швейцера[11], только в области межкультурного перепиха.
Смеется: — Ну, на такого праведника я не тяну. Разве что на Малиновского[12].