Нечто похожее происходит и с духовной жизнью.
Когда пропадает желание молиться, осмысливать все происходящее в евангельской перспективе, побуждать себя к духовному труду, рано или поздно человек оказывается в очень сложной ситуации. Он зацикливается всем существом на задачах более низкого уровня — начинает играть на понижение, и это игра неизбежно приводит к серьезным кризисам, как внутренним, так и внешним, осуществляющимся на всех жизненных уровнях.
Эта истина хорошо знакома практически всем православным людям. Иногда ты можешь молиться с вдохновением, чувствовать крылья за спиной и Божественную руку, но бывают периоды, когда молиться совсем не хочется. А ведь в этой сфере совершается Богообщение, и если ты приступаешь механически, ничего доброго не получится. Но все-таки нужно со смирением искать баланс, будучи честным перед собой и Богом, потому что если опустить руки, то развалится абсолютно все, начиная от духовной жизни, которая явно уже в кризисе, раз пропало желание молиться, заканчивая любыми областями жизни. Даже когда ты стоишь одной ногой на рубеже падения и уже совсем не соответствуешь статусу христианина, необходимо прикладывать усилия: сам этот статус все равно еще удерживает тебя и подтягивает вверх.
Разница между тем, что говоришь, и тем, что делаешь, — это не всегда лицемерие. Также разница между духовным уровнем преподобных, которым ты вдохновляешься, и твоей скромной духовной жизнью — это совсем не шизофрения. Помню, когда меня рукоположили в священники, я всегда смущался, произнося проповедь.
— У меня самого никогда не получается выстроить такую жизнь, к какой я призываю своих прихожан, — обратился я к своему духовнику, ныне покойному архиепископу Алексею (Фролову).
— Все равно призывай к подвигу, — ответил он, — этим и самого себя будешь подтягивать. Даже говоря по долгу службы, хотя бы во время Литургии ты будешь тем, кем быть должен.
Вы упомянули классическую литературу, но для многих людей старшего поколения советский альтруизм выглядит еще бескорыстнее христианского, потому что им кажется, что все христиане стараются ради награды — Царствия Небесного. Даже мученик, умирая, понимает, что через свои муки он обретает блаженство, и, стало быть, в этом есть элемент определенной корысти. А вот идейный атеист, отдавая свою жизнь за Родину или за Сталина, понимает, что ничего лично ему за это не выпадет, а жизнь его завершится. Но это, конечно, лишь внешний взгляд.
«Христианин ограничен так же, как атеист: он не может считать христианство лживым и оставаться христианином; атеист не может считать атеизм лживым и оставаться атеистом. Но материализм накладывает более строгие ограничения, нежели вера. Маккейб