Я тогда выселилась из хостела возле центрального вокзала и переехала в квартиру Флер в районе Фридрихсхайн, которую она снимала за скромную плату. Я была уже на последнем курсе, а Флер училась на искусствоведа. Так, во всяком случае, она мне сказала. Но я не помню, чтобы видела ее за учебниками или конспектами. Хотя, возможно, я просто не обращала на такие «мелочи» внимания. Я восторгалась Флер, желала во всем походить на нее. Я сделала себе такую же прическу – короткую стрижку со снятыми висками и затылком и очень маленькой челкой. И мы обе одевались во все черное, с ног до головы. Мы даже подбирали себе одинаковые поясные сумочки и ожерелья. Флер сводила меня в техно-клуб «Трезор», по-нашему «Сейф», и «Клуб визионеров» в Кройцберге и показала мне достопримечательности бывшего восточного Берлина – Музей Штази в районе Лихтенберг и фрагмент берлинской стены со знаменитым граффити Дмитрия Врубеля, изображающим «братский поцелуй» Хоннекера и Брежнева.
Пройти сквозь заслон вышибал в легендарный «Бергхайн» я смогла только с шестой попытки. Этот техно-клуб потряс меня по нескольким причинам. Мне было всего восемнадцать. И я никогда прежде не видела обнаженных парней, занимавшихся сексом прямо на танцплощадке, и не водила дружбы с такой отвязной девчонкой, как Флер, которая только игриво улыбнулась мне, когда к ней подошли незнакомцы (или незнакомки?) в коже с заклепками и с масками на лицах и стали лизать ей уши. Теперь, оглядываясь назад в свое прошлое, я понимаю: мы обе бунтовали против нашего воспитания. Флер поссорилась со своими предками, а я незадолго до этого стала свидетельницей ужасного и грязного конца «счастливого» брака своих родителей. Моя мать вернулась в Индию, а отец попытался утопить свою печаль в ирландском виски.
Мы отрывались с Флер на полную катушку. И в один роковой вечер отправились в «ГрюнесТал» – тот самый клуб, куда мы сейчас едем с Тони. Судя по всему, по дороге туда мы с Флер сделали себе одинаковые татуировки – в знак того, что наши отношения стали более серьезными. Эх! Если бы я только могла припомнить подробности. Но моя амнезия в ту ночь стерла все, что было до и после этого. Обменялись ли мы с Флер друг с другом какими-нибудь обещаниями, когда на наших запястьях распустились цветы лотоса? Поклялась ли я ей в вечной любви и в том, что буду заботиться о ней отныне всегда? Увы, я этого не помню. Но если и поклялась, то нарушила свой обет в первую же ночь.
Я упираюсь глазами в окошко такси – не хочу, чтобы Тони видел мои слезы. Задрав рукав, я снова рассматриваю свой лотос, обвожу пальцем изысканные очертания этого цветка и набираюсь сил у его пурпурных лепестков. Их девять, и у каждого я черпаю решимость и энергию.