Тони опять без сознания. Мы проезжаем Кройцберг и направляемся к реке Шпрее, мимо станции метро Варшауэр штрассе. Справа от нас паутина железнодорожных путей устремляется на восток, в сторону Осткройц, станции Берлинской городской электрички. Когда я впервые сошла на ней с поезда, я повстречала на мосту Варшауэр Брюке нищего попрошайку с четырьмя пластиковыми стаканчиками, расставленными перед ним на асфальте. На каждом из них была наклеена надпись с указанием болезненной зависимости, на излечение от которой он собирал деньги: «Спид», «ЛСД», «Табак», «ГТБ». Та сцена поразила меня до глубины души. Настолько резко контрастировала она с моей беззаботной жизнью в северном Лондоне, где я прилежно училась в школе и старательно избегала всех подростковых соблазнов.
– Поверните, пожалуйста, здесь, – прошу я таксиста, когда мы, выехав на Ревалер-штрассе, минуем комплекс бывшего вагоноремонтного завода, на территории которого теперь обосновались различные ночные клубы, арт-галереи, утверждающие стимпанк, и скейт-парки. Для пущей надежности я еще показываю таксисту рукой. Наш конечный пункт – большой заброшенный цех за заводом, стоящий в стороне от дороги и вне досягаемости любопытных туристов. В нем раньше и размещался ночной техно-клуб «ГрюнесТал», закрытый пару лет тому назад.
– Приехали, – сообщает мне таксист с ярко выраженным немецким акцентом, когда мы подъезжаем по ухабистой колее к цеху. – Вот он.
– Знаю, – киваю я. – Спасибо вам. Мой друг… он хочет посмотреть на него в последний раз.
Таксист не может понять моих слов, но мне необходимо ощущение цели.
– Здесь? Точно? – еще раз переспрашивает таксист, озадаченный конечным пунктом маршрута.
– Точно, – заверяю я немца, оглядывая старый цех, в котором когда-то гудел «ГрюнесТал». По моему телу пробегает дрожь. Силясь ее подавить, я резко выхожу и, обойдя машину, открываю дверцу со стороны Тони.
– Мы приехали, – говорю я «другу», глаза которого открылись и явно пытаются сориентироваться.
Я помогаю ему вылезти из такси. Он все еще походит на пьяного и остается покорным. Но я не знаю, как долго он еще пробудет в таком состоянии. Действие ксанакса может сказываться до двенадцати часов. Но, если у Тони развилась к нему толерантность, он может очухаться намного раньше. И кофеин в его организме поможет.
Таксист заметно веселеет, когда я щедро приплачиваю ему сверху.
– Данке, – еще раз благодарю я его.
Пока я провожаю машину взглядом, Тони безвольно покачивается рядом. А потом я оборачиваюсь к нему и спрашиваю:
– Помнишь это местечко, Тони?