— Макси-и-ик! — ласково позвал он. — А я тебя вижу!
Максим промолчал, едва заметно, плавно подаваясь вбок, отстраняясь от скамьи.
— Эй, вы чего? — севшим голосом сказал я. — Ребята?!
— Максик, вынь ручку из кармана, — ласково продолжал Фролов, приближаясь. — Ну что у тебя там, перочинный ножик? Прекрати!
У него же там фонарик, подумал я с чувством болезненной мутной отстраненности.
— Тебе чего надо? — хрипло бросил Максим.
В его голосе я ощутил такую ледяную ненависть, что по спине побежали мурашки.
— Папа ругается, ты расстроил его. Это очень нехорошо с твоей стороны. — Фролов остановился в нескольких шагах. — Ну, прекрати, мой хороший, вынь ручку из кармашка.
Это было как в дурном сне.
Невыносимо медленно Максим стал вытаскивать руку из кармана, и я уже понял, что он собирается делать.
И конечно понял Фролов, на лице которого все еще плясала глумливая улыбочка.
А рука Максима, облепленная рукавом насквозь мокрого темного плаща, продолжала плыть сквозь ночной сумрак. И побелевшие пальцы сжимали рукоятку «беретты».
И когда раздался первый выстрел, время, словно опомнившись, вдруг побежало в ускоренном бешеном темпе.
Максим успел выстрелить еще дважды.
Фролов перекатился по грязным листьям, пачкая свое роскошное кашемировое пальто, и тоже выпалил, навскидку, наугад.
Уже в спину убегающему Максиму.
— Стоять, сука! — надсадно заорал Фролов, пытаясь вскочить на ноги, оскальзываясь на мокрой листве. — Стоять!
Максим уже не стрелял. Он очень быстро и сосредоточенно, отмахивая свободной рукой, словно на утренней пробежке, спешил прочь. Темный силуэт его плаща мелькал среди светлых вертикалей берез.
— Леха, держи его! Леха, че стоишь?! — орал Фролов, продолжая скользить по склону, никак не в силах удержать равновесие, размахивая зажатым в кулаке пистолетом. — Леха, вали его!!!
А я, в который уже раз, вдруг почувствовал ставшее привычным серое удушье. Ватный ком в горле. И сугробы серой ваты со всех сторон, сковывающие движения, облепляющие липким коконом. Вязкий плен. Мягкая обволакивающая пелена. И я не в силах разорвать ее, не в силах сопротивляться. И мне некуда было бежать.
Я съехал со скамьи на землю, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.
Согнулся, спрятал лицо в ладонях. Мои собственные руки едва слушались меня. Пальцы мелко дрожали.
* * *
— Да ладно тебе, — бубнил Фролов, — чего ты расклеился? Ну, сорвались нервишки, бывает.
Я никак не мог успокоиться.
Фролов в охапку дотащил меня до гостиницы, усадил в номере. Налил в пластиковый стаканчик водки.
Я залпом выпил, резко и шумно выдохнул.