Громадные угловатые тени пронзали меня насквозь, обдавая грохотом и лязгом гусеничных траков. Стремительные тени в человеческий рост, проносились мимо, неразборчиво и яростно крича по-русски и по-немецки. Белые тени рвались с пепельного неба, обдавая сводящим с ума визгом, натужным воем. Черные цветы шрапнельных разрывов распускались то тут, то там. Дробно стучали пулеметы, хлестко трещали винтовки и сухо щелкали пистолетные выстрелы, рвались гранаты, со свистом неслись осколки.
И везде, везде вокруг множество голосов хрипели и кричали что-то неразборчивое, с болью, с ненавистью, с отчаянием.
А я плыл сквозь это, не чувствуя тела, сходя с ума, теряя ощущение реальности, забывая, кто я.
Меня почти вобрала в себя, всосала эта безумная призрачная круговерть, я почти перестал осознавать свою личность.
Но я заставил себя вырваться, жмурясь, пытаясь проснуться, втягивая легкими ледяной туман. Пытаясь подняться со дна на поверхность, как утопающий, выныривая из последних сил.
Я выпал в реальность.
И потерялся, окончательно запутался. Протягивая вперед руки, как слепой, я тыкался в мокрые древесные стволы, под ногами шуршали гнилые листья. Где-то рядом тихо плескало озеро.
Я споткнулся о корягу, упал, уткнулся в мокрую листву. И все равно продолжал ползти.
Пока прямо перед моим носом, двоясь и троясь, расплываясь, вдруг не появились высокие шнурованные ботинки.
А потом была яркая вспышка, острая боль в затылке и тьма.
И все.
— Приходит в себя, — сказал грубый чужой голос.
— Плесни ему еще.
По лицу потекла ледяная вода, попала в нос, защекотала ноздри. Я фыркнул, дернулся, часто заморгал глазами.
— Ну вот, оклемался. — радостно констатировали за спиной. — Как огурчик.
Перед глазами маячила рука в засученном черном рукаве, крепко сжимающая алюминиевый ковшик.
Я попытался смахнуть воду с лица, но обнаружил, что руки меня не слушаются. Их движение ограничено, и попытка продолжить его отзывается саднящей болью в запястьях.
Мои руки были скованы наручниками.
Я полулежал на диване в каком-то затемненном помещении. Здесь было очень пыльно. Я ощущал запах пыли.
Прямо перед моими глазами были плотно пригнанные друг к другу деревянные плашки. Стена, обитая «вагонкой».
Я с трудом повернулся. Натужно заскрипел подо мной продавленный диван.
Находился я, судя по всему, на дачной веранде.
Окна были занавешены веселенькими желтыми шторами в цветочек, между ними проглядывала ночь. Было еще темно, должно быть, в отключке я пробыл не очень долго.
На тумбочке в углу, придавая интерьеру сумрачной романтики, горела керосиновая лампа.