– Какому?
– Ну, тому, который шпионил.
– Осудили. А шё еще могло быть?
– Расстреляли?
– Не! Чего его расстреливать? Он не нанес большой ущерб. Его почти сразу и взяли. Тем более, шё за этими «отказниками» и так устанавливают наблюдение. Поэтому, его осудили. Дали, кажется, лет восемь.
– А тебе, что было, за то, что ты отказался вести его дело?
– О! Это была целая история! Тогда, как раз, мой начальник болел, и его замещал один человек. Московский. Прислали. Видимо он нам хотел показать, как надо работать. Было немножко смешно. И тут, как назло, это дело на меня свалилось. Вот черт! Я когда ему сказал, шё беру самоотвод, у него аж глаза разгорелись! Подумал, шё мы родственники или хорошие знакомые с подследственным. Я знаю? А когда я ему заявление отдал, где написал, шё отказываюсь от ведения дела, потому шё не одобряю мотивов подследственного, но понимаю их, написал, шё считаю неправильными действия ОВИР,[8] которые безосновательно отказывают гражданам в отъезде, и тем самым порождают таких вот «шпионов», ой! Шё тут началось! До Москвы дело дошло. Мне тогда вспомнили историю 48-го года.
– А что это за история?
– Я тебе рассказывал. В 48-м году я еще в армии служил. Как раз образовался Израиль, и некоторых советских офицеров-евреев направляли туда.
– Да, я помню. А зачем их туда направляли?
– Ну, как зачем? СССР тогда был на стороне Израиля. Наши офицеры помогали строить израильскую армию, полицию, госбезопасность. На тот момент у Израиля этого ничего не было. Были какие-то полупрофессиональные подразделения. Но это же не то… И, вот. Меня как-то раз вызывают в особый отдел. Побеседовали. А в конце спрашивают, готов ли я выполнить задание родины за рубежом. Я ответил «Так точно!» Предложили написать рапорт. Я написал. Сказали, шё дальнейший ход действий мне сообщат. На этом все и закончилось. А спустя столько лет, эта история всплыла. А потом опять всплыла. Это когда меня увольняли. Так шё, бумаги не умирают!
– И чем тогда это все закончилось?
– Тогда когда?
– Ну, когда ты самоотвод взял?
– Ничем. Как будто бы ничем. Самоотвод удовлетворили. Но всё запомнили. Прежнего доверия ко мне уже не было. Тем более, шё в это время началась кампания, как я это называл, по «окончательному решению еврейского вопроса».
– Ой, папа! Ну, ты скажешь тоже! – отозвалась мама;
– А шё, не так? – вспыхнул папа. – Он стали увольнять тех еще евреев, которые остались в конторе. Их было немного. В основном, они «сидели на борьбе с сионизмом», или во внешней разведке. Ну, там оставались «зубры» еще со времен Сталина. С ними разделаться было не так-то просто.