– Почему? – спросил я;
– Потому шё с ними уйдет и почти вся сеть информаторов. Такое уже было. И с чем осталась разведка? С носом. Поэтому с нелегалами надо очень осторожным быть. А здесь, внутри страны, другое дело. Система выстроена. Кадры подготовлены. Население уже воспитано в нужном духе. Можно от евреев и отделаться. Зачем они нужны? Будут только умничать, да предлагать какие-то новшества. Беспокоить только партийное руководство. А сейчас во главе партии и государства стоят уже другие люди.
– Какие?
– Бездельники и брехуны! Какой коммунизм? Им только на охоту съездить да в Крым. Кто там занимается государственными делами? Брежнев? Я тебя умоляю! Посмотри на него! На кого он похож? Ногтя не стоит товарища Сталина, а туда же! Обвесил себя орденами! Это же ужас! Сталину дали Героя Советского Союза. Так это было уже в 49-м году! И то… Дали с боем! Он не хотел. А этот…!
– Папа! Ты с ума сошел! Что ты такие вещи вслух говоришь! – испугалась мама. – Да еще при ребенке! Он возьмет, и скажет еще что-то в школе! Вон, он химичке уже сказал…!
– Не. Ничего он не скажет. Он не ребенок. Он все понимает. И урок усвоил. Так?
Вопрос был ко мне. И я ответил так, как должен был.
Мы медленно возвращались домой. Много позже, когда я сам уже стал взрослым, я понял, почему все беседы с папой оставляли такой след в моей душе. Отец говорил от сердца. Не фальшивил, не пытался скрасить, сгладить и смягчить. А слова, идущие от сердца, в сердце другого человека и попадают. Так было и со мной. С папой можно было не соглашаться. Он не во всем был прав. Его суждения зачастую были неординарны. Но никогда его нельзя было обвинить в нечестности или неискренности.
Спустя несколько дней после описываемых событий, по Одессе стал быстро распространятся слух о новом, страшном убийстве.
В то время газеты публиковали только радостные вести: кто-то перевыполнил план, а кто-то взял на себя повышенные социалистические обязательства. Частично это было правдой. Руководителям предприятий в районных и городских комитетах партии ненавязчиво предлагали реально оценить свои возможности, и принять встречный, конечно же, повышенный, план. Трудовой коллектив с этой нелегкой задачей справлялся. Ему выдавали премию. А затем этот трудовой подвиг становился буднями, и в следующем месяце или году это достижение уже было вписано в плановые показатели. Стимула надрываться не оставалось никакого. Партийный аппарат придумывал лозунги и инициативы, а народ делал вид, что он их горячо поддерживает. Достаточно было посмотреть кадры документальной хроники, чтобы все это понять. Энтузиазм угас. Формализм его съел. В первые годы советской власти, ее певцы взяли высокую ноту, а спустя годы «дали петуха». Все это видели и слышали, но свистнуть или запустить помидором в халтурщиков не могли. Дирижеры могли выслать таких чувствительных граждан из партера на галёрку.