Много чего может, чего я не могу.
Но вместе с тем я чутьем чуял и нутром сознавал, что значу в жизни бабушки ничуть не меньше, чем она — в моей, а то, пожалуй, что и больше. Вот в жизни мамы с папой я ровным счетом ничего не значу, хотя они и любят меня, конечно. Ну, любят себе и любят, подумаешь. Все папы и мамы любят своих мальчиков и девочек. А есть я рядышком с ними, или нету меня — это совсем даже не самое для них главное.
А для бабушки — самое-самое. Главней ничего нет.
И когда в конце лета мы пошли в магазин — тот самый «Детский мир», который тогда еще так не назывался, не было этой вывески, просто люди его так промеж собой называли, не сговариваясь — так вот, когда мы пришли и бабушка хотела купить мне глянцевый, коричневый ранец, я решительно запретил ей, потребовав себе (не попросив даже, а потребовав!) черный дерматиновый портфель.
Дело в том, что такой портфель (а позже — мягкая кожаная папка) был у Пашки Князева, и он-то как раз и объяснил мне, что в десятой школе смеются над ранцами, а тех, кто их носит, бьют всем классом. Почему так повелось, Пашка не сказал, а мне и в голову не пришло допытываться — я уже привык принимать правила чужой игры без обсуждений.
— Ты что, хочешь быть с ранцем? Тебя дразнить будут, — скривился надо мной Пашка, и мне быть с ранцем расхотелось сразу же и бесповоротно.
Ни за что, ни за какие подарки я больше не соглашусь пережить то унижение, которое пережил год назад в детском саду!
— Ну как же, Саша, ведь мама велела купить тебе ранец, чтобы ты с ранцем в школу ходил, — мямлила бабушка под насмешливым взором молодой продавщицы.
— Пусть она сама ходит, а я не буду, — сказал я ожесточенно.
— Да ведь у тебя спина кривой станет с портфелем этим, — чуть не плакала бабушка.
— Путь, — твердил я. — Не хочу ранец. Хочу быть как все.
А сам думал — э-э, нет, таким как все я, конечно же, не буду. Я буду не такой, как все, это уж точно. Я уже сейчас не такой, как все. Только об этом никто никогда не узнает, я буду это держать в секрете. Ну, может, Пашке Князеву откроюсь когда-нибудь, он поймет, он не выдаст меня никому. Потому что Пашка тоже не такой, как все.
Школьных форм тогда еще не было, главным условием для родителей было — одеть мальчика в какой-никакой костюмчик. На мне был черный атласный пиджачок и брючки трубочкой. Откуда взялся этот костюмчик, я не помню, но впервые в жизни мне было удобно и приятно, ведь до этого я постоянно носил слишком узкую и очень тесную для меня одежду, а ступни мои то и дело болели из-за валенок, ботинок или сапог, которые были мне чудовищно малы — я рос быстрее, чем зарплата моих родителей и пенсия бабушки, ведь и то, и другое не росло ни на сколько.