В жизни пятнадцатилетнего недоросля Афоньки Приблудного всё было расписано наперёд чинно и благородно. Мамки-няньки с люльки сопли вытирали, тятенька самолично грамоте обучал чуть ли не с пелёнок, а пришлые учителя из богословов не только к псалтырю неволили, но и натаскивали по письму, счёту и даже духовному песнопению, не говоря уже об историях из жизни святых, великомучеников и особ царского звания. Так что Афанасий об эту свою молодую пору расцвета уже многие науки превзошёл и был на голову выше своих посадских сверстников из церковно-приходской школы, а тем более, разудалых сенных девиц на выданье. Да и как мог сей кудрявый юнак в захудалой заурядности пребывать? Чай не перекатная голь, а единственный сынок думного дьяка Посольского Приказа при Боярской Думе. Немалый чин папенька имел, а вдогон к этому и почтение самое лепное, только что сидеть при царе не смел, но голос совещательный подавал исправно. За таким отцом не только как за каменной стеной, а прямая дорога в государеву службу не в последних рядах. Да хоть тем же думным дьяком рядом с тятенькой, чтобы богатеть равной дружбой со знатными чинами. И жил бы в палатах, хоть и не из белого камня, но точно из сосны хорошего сруба, самой что ни на есть корабельной древесины. Да совместно с жёнушкой, что в полный горячий обхват и с отменной плодовитостью! Ведь сам-то Афоня был единственным наследником у батюшки Димитрия Прокопьевича. Не заладилось с потомством у старшего Приблуды. Четверых девок принесла Оринушка голове семейства, как с куста стряхнула, а сыночком лишь одним побаловала, ненаглядным Афонюшкой. Вот и готовил отец отпрыска под старость лет к себе поближе приспособить. Вот и нацеливал на государево благородное поприще. Да и сам Афоня не подводил родителя, а только радовал вкруговую. К пятнадцатой своей весне счёт вёл уже до сотни, знал по какую руку север-юг, а уж как буквицы выводил, так просто на зависть иному переписчику челобитных из съезжей избы либо пыточного приказа. Хоть сразу молодца в консисторские писцы сажай. Всякую бумагу без помарок начисто перепишет, да ещё и от себя какой вензель прибавит. Но эта детская забава прощалась Афоне, как буйная фантазия любой свободной от паскудства голове. Да и не воинское приказы списывал! Силён был малец от рождения в нескладухах и озорстве с непотребным словом. Ну, это всё по молодости, от игры пытливого ума и здорового тока крови. А так-то, цель будущего жизнеустройства виделась ясная, словно солнца лик, что незамутнённым катится по лазури небосвода над всякой разумной головой. Да и дед, Прокопий Парфирьевич, окольничий Поместного Приказа, надёжно с тылу подпирал, пребываючи ещё в знатной силе. Эти-то два тягловых коня в одной упряжке и волокли возок с Афоней к мирской благодати и чинам. Не зря заезжий гувернёр два раза на неделе аглицкому языку обучал. Готовый толмач для Посольского Приказа в Великой Британии готовился из Афанасия! А там и в Новый Свет дорога прямая. Через Атланику из Англии до Америки рукой подать. Вот до каких высот додумывались отец и дед для сынка и внучика! Чего ещё возжелать молодцу, каких приключений искать на неизношенное седалище? Знамо дело — никаких!