«Сколько-то несчитанных лет, а может и всего ничего, но с охватом на всю жизненную память, я прожил в беспросветном счастии в условиях вечной мерзлоты. А если с правдивостью оглянуться, то с надеждою на стороннее избавление от вязких тенет бездумного плена. Однако, к плачевному сожалению, никто нас не разыскивал. По всей видимости, на далёкой родине даже не озаботились пропажей отважных первооткрывателей новых проливов и земель. Выходило, как тут ни крути пальцем у виска, что даже родичи давно нас похоронили, попы отпели, а слёзы отцов-матерей высохли на их скорбных лицах.
Я же, считай, полностью сроднился с милым семейством своего Нулика, стал перенимать их обычаи, почти перешёл на местный язык и уже начинал верить каждому наставительному слову тестя Кайутака, разъяснительной речи свояка Униткака и, конечно, ночному кукованию дорогой и повсеместно мягкой жёнушки Нулик. Да, оглядываясь назад, скажу: не скоро понял, что нужно бежать от этого милого семейства быстрее ветра, пока ещё был способен думать на родном языке, пока ещё мозги не заплыли рыбьим жиром и не пошёл по бабьим рукам в силу молодости и игривого любопытства. Но всё осознание беды пришло потом, а до этого…
Не раз и не два обговаривали мы с друзьями планы возвращения на родину. Помнится, спервоначалу дело доходило до крика и ругани, но со временем поутихли товарищи в разговорах и как-то даже смирились с положением. О Нануйке, скажем, и говорить особо нечего. Полностью наш бывший толмач сроднился со стойбищем и даже по-русски разговаривать брезговал. Растворился алеут среди инуитов, как жабка в болотце, так что и отличить его в толпе порой возможности не представлялось. Водянников топор забросил без плотницкой надобности. Обзавёлся второй женой, выводком смуглявых ребятишек и стал среди них учителем по постройке яранг, землянок и даже иглу в зимний период. Такой дар педагога в себе обнаружил, что под его начало потянулись все, кто на ноги сам по себе вставал. А главное, не лютовал при наказаниях, поэтому чуть ли не всем стойбищем ему малолеток на воспитание сплавляли. Вот таким манером возгордился Боженка надо всеми и перестал совместно тосковать о родине, размечая новую землянку с дымоходом и отхожим местом в две сажени глубиной при вытяжке дурного воздуха по верхнему ярусу.
Ивашка Зырян всё более отмалчивался и, позабывши воинский устав, отчаянно клепал детишек для самопальных классов Водянникова. Только и слушал, что Елисейку Бузу да молодецкий топот местных юнцов, которых обучал строевому шагу и ружейным приёмам с моржовым клыком наперевес. А сам бывший наш кормчий совсем с глузду съехал: