— Не советую, — сурово ответил индеец, — это пленные из клана черноногих, что после набега нам достались. Вот если под палками до столба добегут, то живыми останутся. Но это вряд ли, никто от наших скво ещё не спасался, — и он поторопил нас дальше.
Когда же мы проходили мимо индейского стрельбища, где неоперившийся молодняк стрелами и томагавками попадали по живым мишеням той же раскраски, что и черноногие, я уже не донимал расспросами нашего старшину, а вся дурная весёлость слетела с меня словно яблоневый цвет в заморозки. Один Олешка сказал умное слово, показывая на привязанных к деревьям пленников:
— Этим-то ещё похлеще будет, чем бегунам. Вон, смотри, стрелки ещё в силу не вошли, глаз на убой не намётан, заставят инородцев помучиться.
Так, за разговорами пришли на самый край деревни краснокожих. Остановились возле шалаша покрытого дёрном, но на каменном фундаменте. Вход занавешен шкурами, рядом два сторожа с неизменными топорами, а сверху дымоход по-чёрному. Убогая хижина на тюрьму смахивает. Я уже ничему не удивляюсь, раз улыбаться перестал, то есть, от радости не свечусь и кошки на душе. К тому же, Вихо приказал нам скинуть эскимосские одеяния и обрядиться в кожаные набедренники вроде бабьих передников. Вот и думай, к какой пытке готовиться? Я, правду сказать, ничего хорошего от краснорожих уже не ждал, кроме надругательства над белым человеком не ихнего замеса.
— В стряпух готовите? — полюбопытствовал было Олешка, но тоже требованиям подчинился, тем более, что и наши поводыри рубахи скинули, а чресла в кожаные опояски обрядили. Зачем, не понятно, так как сзади никакого прикрытия кроме собственной ладони и то не вовсю ширь седалища.
Но тут, спасибо, Вихо всё разъяснил:
— Приготовьтесь к обряду очищения души и тела. Возрадуйтесь встрече с великим Духом Маниту и богиней Тетео, — и легонько подтолкнул нас ко входу в хоромину, неприветную даже для глаза.
Делать нечего — вошли вовнутрь. Темновато, сквозь дымоход свет пробивается, но слабо. Ничего, терпеть можно, не картины и расписывать. Пригляделись, посредине убогого жилища яма, а перед нею врыт столб то ли с волчьим, то ли с собачьим черепом на верхотуре. С другой стороны ямы обтесанное бревно на манер скамейки, куда мы впятером и угнездились. Вольно сели, ноги врастопырку и руки в боки. А как иначе, если в ямине раскалённые каменья наворочены. Жар от них, как от каменки. Я так и спросил у Вихо:
— Баня ваша, что ли? Никак вместе с гостями на помывку нацеливаетесь?
— Хоган, — важно ответил наш предводитель, и я без перевода понял, что попал в точку.