– Ты уже сказал Ивэну? – спросила Эстер, когда более или менее справилась с напряжением в голосе.
– Нет. Завтра скажу.
– Понятно.
Он не шевелился. Не знал, что сказать; говорить было нечего, но ему хотелось. Хотелось остаться с ней, хотя бы разделить боль, если нельзя ее облегчить. Иногда только это и остается.
– Спасибо… что сказал мне первой. – Эстер жалко улыбнулась. – Я думала…
– Возможно, и не стоило, – с внезапным сомнением заговорил Монк. – Может, тебе было бы легче, если б не знала? Тогда ты честно реагировала бы на происходящее. И не пришлось бы ждать всю ночь, не зная чего. Я…
Она покачала головой.
– Я решил, что лучше быть честным, – продолжал он. – Возможно, ошибся. Думал, что знаю, а теперь уже нет.
– В любом случае это тяжело, – ответила Эстер, глядя в глаза Монку с той же прямотой, с которой глядела в лучшие моменты их прошлого. – Я знаю – и мне будет трудно сегодня и завтра. Но когда явится Ивэн, я встречу его подготовленной и у меня хватит сил, чтобы помочь; я не буду стоять, замерев от потрясения. Мне не придется отрицать происходящее, искать доводы и пути спасения. Так лучше. Не сомневайся, пожалуйста.
Монк на секунду смутился, размышляя, не храбрится ли она, не берет ли ответственность на себя, щадя его чувства. Затем снова взглянул на нее и понял, что ошибается. Эстер обладала неким знанием, позволяющим преодолеть и пережить все нюансы данного случая; это знание являлось неотъемлемой частью всех побед и испытаний, через которые они прошли вместе.
Он подошел, очень осторожно нагнулся и поцеловал Эстер в висок, потом прижался щекой к ее голове, шевеля своим дыханием ее локоны. Потом повернулся и, не оглядываясь, ушел. Если б оглянулся, то совершил бы ошибку, которую не сумел бы исправить, а он еще не был к этому готов.
Ивэн узнал, что Монк переключился на Сент-Джайлз, хотя, конечно, они занимались разными делами.
– Чего он хочет? – подозрительно спросил Шоттс, когда они с Ивэном возвращались в участок.
– Узнать, кто насиловал женщин в Севен-Дайлзе, – ответил Ивэн. – В этом деле мы ему не помощники.
Констебль выругался себе под нос, потом извинился.
– Прощенья просим.
– Тебе не нужно извиняться, – от всего сердца откликнулся Ивэн. Его отца могли бы покоробить проклятия Шоттса, но самого сержанта эти случаи так разозлили, что ему казалось вполне естественными повышенные тона и неприличные выражения.
– Если кто и сможет с этим разобраться, так только Монк, – добавил Ивэн.
Шоттс фыркнул, но в глазах его мелькнуло опасливое выражение.
– Если он выйдет на след этих ублюдков, готов спорить, они пожалеют, что родились. Я бы не хотел, чтобы Монк дышал мне в спину, даже если я не сделал ничего дурного!