Бросая взгляды на лица присяжных, Рэтбоун видел самые разные чувства. Он представлял себе, как в их воображении всплывают сцены той жизни, которую им описывают. Интересно, сколько присяжных пользуются услугами таких вот женщин? Конечно, если они ими пользуются. Что они сейчас чувствуют? Стыд, гнев, жалость, отвращение? Больше половины присяжных посматривали на Риса, сидевшего на скамье подсудимых; лицо его исказилось от гнева и отвращения, но что вызвало столь сильные эмоции, сказать было невозможно.
Взглянув на Сильвестру Дафф, Рэтбоун увидел, как в ужасе кривятся ее губы. Перед ней раскрывался мир, находящийся за пределами ее воображения, и судьбы женщин, живущих жизнью, не похожей на ее собственную. Женщин, которые словно принадлежали к какому-то иному виду. А между тем они жили в нескольких милях от нее, в том же городе. И ее сын пользовался ими, быть может, зачал с одной из них ребенка…
Сидевшая рядом с ней Фиделис Кинэстон выглядела бледной, но не такой ошеломленной. Она уже была знакома с болью, с темной стороной мира и теми, кто в нем жил. Все это служило лишь напоминанием о вещах ей известных.
По другую сторону сидела не шевелясь Эглантина Уэйд, неподвижная как камень, на который накатывают волны невообразимого горя и страданий, переданных в самых отталкивающих деталях.
На следующий день свидетельницы поведали о еще больших жестокостях. В зал суда пришли женщины с почерневшими и распухшими от побоев лицами, с выбитыми зубами.
Перед выступлением каждой из них Эбенезер Гуд явно испытывал смущение. Ни одна из пострадавших не могла опознать нападавших. Каждый акт насилия только осложнял дело.
Прокурор не видел необходимости что-то оспаривать. Все равно эти женщины являлись проститутками. Каждый мужчина и каждая женщина в зале это знали и испытывали разные эмоции, в зависимости от своего рода занятий и особенностей личной жизни. В любом случае здесь открывался простор для чувств, а не для разума. И слова служили лишь пеной на поверхности глубокого эмоционального омута.
Особенно бурную волну гнева и негодования вызвали показания тринадцатилетней Лили Баркер, все еще баюкающей свое вывихнутое плечо. Она сбивчиво рассказала Рэтбоуну, как ее с сестрой били и пинали, повторила грубые ругательства, которые слышала, и описала, как пыталась отползти и спрятаться в темноте.
Фиделис Кинэстон страшно побледнела, и у Рэтбоуна мелькнула мысль, что услышанное причинило ей даже большие страдания, чем Сильвестре.
Судья в своем кресле наклонился вперед с напряженным лицом.
– Вы еще не установили все, что хотели, сэр Оливер? Наверняка в свидетельствах нет больше необходимости. Это нескончаемый поток насилия, творимого с нарастающей жестокостью. Что вы еще хотите нам показать? Изложите свою точку зрения!