— Слушай, слушай, народ! — Коля-Коля Деркач, секретарь профсоюза, преградил первой смене дорогу. — Эй вы там, проходимцы! Вакуленко ребята! Чтобы завтра в одинцать ноль-ноль — повторяю, одинцать ноль-ноль! — всем явиться на площадь! У «Горняка» в одиннадцать как штык! Объявляется общее городское собрание трудовых коллективов! Повестка дня простая — положение дел в Украине! Признавать ли нам всем эту власть!
— А чего ж не сегодня? Выходной, профсоюз, отбираете! Всё начальства боитесь?.. Мне сегодня под землю не хочется!
— Я с утра не могу! Я с утра завтра буду совсем невменько!
— Как узнают там, в Киеве, что «Глубокая» против, сразу все от портфелей откажутся!.. Постановление, короче, бля, у нас такое: Яйценюку сосать у Турки, а потом наоборот! Обоим по трезубцу в сраку! Можно той стороною, где вилы! И поглубже, поглубже… Вот тебе, Коля-Коля, шахтерская воля — озвучиваем!
— Ну?! Поржали, бараны?! — прогремел Коля-Коля, под гнетом важности момента позабыв, что бараны вообще-то не ржут. — Ты, Шалимов, как был безразличный дурак, так ты им и помрешь, вероятно, — убивающе зыркнул на Петьку, который зубоскалил громче всех. — Ты поржи, ты поржи. Мы никто, город маленький — муравей, он горы не подвинет, только ржать остается! Народ по языку, по регионам поделили — завтра будут отдельные школы, больницы для нашего брата. Да загон один скотский на всех! Потому что зачем тебе школы, если ты сам себя понимаешь, как скот? Если скот, вот тебе, значит, стойло! Таких же, как ты, работяг дубинками чешут вовсю — за то, что они пикнуть посмели против них! А тебе один хрен, ты спокоен, как покойник на кладбище. Ты поржи — и дождешься, пока всех придут раком поставят. И придут, и поставят, потому что сидели-молчали, жили тут под землей, как кроты! Выходного вам жалко…
— О! О! О! Вскипятился! Ты чего, Коля-Коля?! Покусаешь сейчас — сами станем как бешеные. Ты не бойся, придем как-нибудь. Куда мы денемся с подводной лодки?! — шутники Деркача заверяют.
Да и что заверять — взбудоражен народ, каждый шарит глазами вокруг, чисто как подзаборная рвань, у кого попросить а бутылку. Это в лаве, под горным давлением, было ясно, куда выбираться, тело знало само, где заветный куток, и готово в него было вжаться, словно в собственный оттиск. Ну а тут, на-горах, прямо чувство сиротства: кто же им всем расскажет, как жить и на что опереться? Крым-то вон откололся — под защитой теперь, да еще под какою защитой! Черноморского флота России! Тут хоть всей требухой извернись в хриплом лае: «Отдай! Не замай!», ядовитой слюной изойди на нее, на Россию, все равно Крым назад не возьмешь.